Умеют дипломаты дров нарубить
Конечно, выискивание во всем совпадений может смахивать на паранойю. Но мне кажется, это не есть проблема конкретного автора, это свойство самого города – генерировать всевозможные соответствия, только протри глаза.
В институте нас часто отправляли на картошку в Волховский район. В поселке Колчаново до сих пор стоит кирпичный гараж, который мы строили для механизаторов. А с поселком Хвалово, где мы убирали корнеплоды на полях совхоза «Победа Октября» (веселое было время), у меня вообще связано много воспоминаний. Жили мы в бараке рядом с закрытой на лето школой, на другом берегу реки возвышались развалины церкви над кладбищем, внизу была паромная переправа, а вдоль реки по кромке леса тянулась тропинка. Отчего ж не пройтись, если тропинка? Был день выходной, и пошел я по ней от нечего делать – куда приведет. Надобно сказать, что в местах этих что-то на восприятие реальности определенно влияло, и на восприятие времени особенно. То ли замедлялось оно, то ли что. Вроде бы лес как лес, река как река, и все же есть ощущение, будто бы произойти что-то должно необыкновенное. Оно и произошло.
Представьте себе урочище: на деревьях иконы висят и домотканые полотенца. Прямо в лесу, у родника. Такого я нигде не встречал. Это, между прочим, конец семидесятых. Действующих церквей тут за много километров не было, а в Колчанове на полуразрушенном храме березки росли и вместо креста была пятиконечная жестяная звезда, сам видел. И вдруг под открытым небом часовенка без стен. И птицы поют.
Прошел еще километра четыре, вышел в поле: крохотная деревенька – домов пять. Из людей только одного видел, вышел к забору на меня посмотреть. Я спросил о том месте. Он отвечал нехотя, потом, правда, разговорился. Будто бы там раньше церковь стояла и, говорят, ушла целиком однажды под землю. А источник там целебный. К нему, сказал, «ходят». «И даже из Мурманска приезжают». Я спросил, как эта деревня называется. Столбово. Ну, Столбово так Столбово. С ним связаны обстоятельства Северной войны: незачем было бы Петру отвоевывать захваченные шведами территории, а следовательно, не было бы Петербурга, если бы не то, что произошло в Столбове.
Почему же здесь? Потому что на равном расстоянии от Ладоги и Тихвина. Ладога (которая еще не была Старой) оставалась покамест за шведами. Иное дело Тихвин. Весной 1713-го шведов из него прогнали. Воевода Данило Мезецкой, главный переговорщик с русской стороны, взял в Столбово список иконы Тихвинской Божией Матери. А шведов представлял на переговорах Якоб Делагарди, чье наемное войско успело повоевать с поляками на стороне русских. Переговоры в то время предприятием долгим были, церемониальным и – многолюдным. Условились, что вместе с послами в Столбове будет с каждой стороны «по полтораста человек конных, да по двесте человек пеших с посолскими и дворянскими людми». Целый городок образовался в окрестностях Столбова, хорóм понастроили, изб, конюшен. Дров нарубили – зима! На непосредственные переговоры ушло более двух месяцев.
Спасибо английскому королю Якову I, грезившему о речных путях в Китай, и торговой «Московской компании», заметно влиявшей на внешнюю политику Англии. Джон Мерик, английский посол, проявил чудеса дипломатического хитроумия и выдержки. 27 февраля 1617 года здесь, в Столбове, у него «на английской квартире» стороны подписали мир.
Швеция возвращала Старую Руссу, Ладогу, Гдов и главное – Великий Новгород (он тоже был под шведами; и в тексте договора – да, именуемый Великим). Россия платила контрибуцию – «двадцать тысяч рублев денег готовыми, добрыми, ходячими, безобмаными серебряными Новгородскими» – и оставляла за Швецией земли, прилегающие к Балтийскому морю. И вся Нева с новыми укреплениями ближе к дельте, на основе которых образовался Ниеншанц, и в четырех верстах от него необитаемый островок, на котором Петр возведет Петербургскую крепость, – всё теперь «на вечные времена», то есть до Петра, шведское. Выход к морю – потеря горькая, но горечь потери пришла с годами. А тогда были рады все стороны. И шведский король Густав Адольф, заявивший в риксдаге: «Ни одна их лодка без нашего позволения не появится на волнах Балтийского моря». И царь Михаил Федорович, повелевший на радостях звонить в колокола и стрелять из пушек.
В мою первую книгу вошел рассказ об этих местах. Придумал я персонажа, молодого человека по фамилии Микитин. Будучи комиссаром стройотряда, он сочинил липовый отчет о шефской работе – будто бы в свободное от работы время стройотрядовцы воздвигли обелиск на месте подписания Столбовского мира.
Меня тогда занимала тема увядания памяти. Исторической, если так. В учебнике по «Истории СССР» за 7 класс, по которому мы проходили XVII век, Столбовский мир даже не был упомянут (да и Ниеншанц тоже). Не удивился, когда одна моя ровесница, прочитав рассказ, меня спросила, сам ли я придумал этот мир Столбовский или что-то было такое. Нет, не сам. Что-то было такое.
Еще меня томили невостребованные, невыраженные образы этих мест, связанные с той случайной прогулкой, – этих полей, этой унылой колеи, крохотной, дышащей на ладан деревеньки, «неперспективной» по тогдашней терминологии, с ее заброшенностью, обреченностью. Вон как. Недалеко от Столбова, смотрю в Интернете, ближе к реке, за оврагом, теперь коттеджи стоят. В конце двадцатого века и в начале двадцать первого проживал в Столбове один человек.
А памятник действительно появился. Высокий поклонный крест установили в поле. Вроде бы в 2006-м. Кто, не знаю.
Сергей Носов
