Про пандемию и чемодан на колесиках
Homo sapiens консервативен: крик, что «мир никогда не будет таким, как до коронавируса!», наивен. Будет. Человечество 200 000 лет вообще не менялось. Пушкинское «привычка свыше нам дана» людям милее, чем цоевское «мы ждем перемен». Этому есть объяснения.
Автор: Дмитрий Губин
В блокаду не ловили рыбу – почему?!
Пару лет назад седовласый и элегантный петербуржец Анатолий Б. попросил меня о встрече, чтобы обсудить идею книжки о ленинградской блокаде. В истории блокады для него оставалось очень много вопросов. Я поинтересовался – каких именно? Он ответил: например, почему в блокаду не ловили рыбу. В реках рыба была. Сетей можно было навязать. Руки для организованного рыболовства были. Но нет – ждали помощи с Большой земли, ели землю с пепелища Бабаевских складов, умирали от голода сотнями тысяч, но только не спасались тем, что плавало рядом. Почему?!
Оказалось, Анатолий спрашивал об этом всех знакомых блокадников, включая заядлых рыбаков. «И что отвечали?» – «Сначала удивлялись. Потом молчали. А потом говорили, что им это в голову не приходило!»
Мы поговорили о книге, а несколько дней спустя Анатолий сказал, что, кажется, ответ нашел. Рыбу не ловили, потому что готовились к смерти в боях, а не к жизни в осаде: не верили, что индустриальный Ленинград станет средневековым Козельском. И не смогли свой взгляд изменить, даже когда все стало очевидно. Умирающий от голода город не начал тем не менее ловить рыбу.
Такое многажды бывало в истории – включая историю всевозможных бедствий.
Зачумленное сознание не лечится
В XIX веке пять сокрушительных холерных пандемий косили человечество, хотя средство от холеры почти сразу нашел английский лекарь Уильям Стивенс. Оно было до смешного простым. Обезвоженных больных, из которых литрами вытекал неудержимый понос, нужно было попросту регидратировать, давая обильное питье из подсоленной воды. В 1832 году Стивенс продемонстрировал свой метод в одной из лондонских тюрем на двух сотнях зараженных заключенных – смертность оказалась 4 % вместо обычных 50 %! Однако ученый мир не просто не признал метод Стивенса, но и издевался над ним: уж не решил ли Стивенс засаливать людей вместо селедки? А когда анестезиолог Джон Сноу в 1854 году догадался, что заболевание холерой связано с загрязненной фекалиями водой, то потешались и над ним. Больным холерой продолжали «отворять кровь» и лечить их способствующим рвоте и поносу хлоридом ртути, что убивало их куда надежнее, чем отсутствие лечения. Почему? Потому что врачи того времени верили, что холеру вызывают миазмы, ядовитый воздух, который кровопусканием, рвотой и поносом и следовало удалять. Это была настоящая война – стереотипов с реальностью.
Исключения побеждают правила
В истории обычных, а не медицинских войн тоже немало страниц, отмеченных стереотипами, когда очевидное (для нас сегодня) решение «в голову не приходило», за что платили тысячами жизней. Вторая мировая война не была исключением. Тогда союзники долго и безуспешно бомбили в Германии военные производства. Однако цеха быстро восстанавливали, и в целом выпуск самолетов, танков, подводных лодок в Третьем рейхе рос. И только в мае 1944 года командующий воздушными силами США Карл Спаатс приказал вместо заводов по выпуску самолетов бомбить заводы по производству топлива. Дело в том, что у Гитлера не было своей нефти. Жидкое топливо синтезировали из угля методом гидрогенизации. Высоченные, технологически необходимые башни компании IG Farben высились эдакими динозаврами. Это производство было куда легче уничтожить и куда тяжелее восстановить. Но почему-то раньше весны 1944 года это никому в голову не приходило. И только летом стало официальной доктриной, оправдавшей себя: уже в сентябре производство топлива в Германии упало до 6 % от майского, и техника стала вставать на прикол.
Вообще, принято считать, что военные изобретения тянут за собой гражданские. Но, похоже, все совсем не так. Братья Райт совершили первый полет на аэроплане в 1903-м, но спустя десятилетие французский генерал Фердинанд Фош все еще смеялся: «Хороший спорт, но армии аэроплан ни к чему!»
Среди генералов Фоши – почти всегда правила, а Спаатсы – исключения.
Вирус парадигмы убил Джордано Бруно
Самые очевидные, логичные, простые решения подозрительно часто выглядят невозможными для современников. Скажем, чемодан на колесиках был запатентован Бернардом Садоу в 1970-м, а сумку на колесиках с выдвижной ручкой придумал пилот Роберт Плат и вовсе в 1987-м. Но что мешало обручить чемодан с колесиками столетием раньше? Размышляя над этим, публицист и дарвинист Мэт Ридли в книге «Эволюция всего» дает замысловатые объяснения. Исследуя историю с чемоданом, он пытается доказать, что до 1970-х пассажир подъезжал почти вплотную к самолету, что в аэропортах и на вокзалах работали грузчики, и, следовательно, в колесиках не было необходимости. Но звучит, согласитесь, не слишком убедительно.
Куда разумнее объяснение, приведенное в 1962 году историком науки Томасом Куном в его знаменитой книге «Структура научных революций». Там Кун вводит понятие парадигмы – базовой теории, разделяемой большинством ученых (а за учеными – и населения). Такова, например, сегодня гелиоцентрическая парадигма. Она очень практична: не надо каждый раз доказывать вращение Земли вокруг Солнца. Однако любая парадигма и очень опасна: в свое время вера в геоцентрическую (с Землей в центре) парадигму убила Джордано Бруно и чуть было не стоила жизни Копернику и Галилею.
Почему же так долго верили, что Солнце вращается вокруг Земли? Потому что когда следуешь парадигме, нередко совершаешь «ошибку подтверждения» и страдаешь «слепотой к изменению». Первое означает, что человек видит лишь то, во что верит. А второе – что не видит того, что его убеждениям противоречит.
Именно так происходит сейчас, когда многие, даже зная масштаб пандемии, уверяют всех (и прежде всего себя): «А, ерунда, от сезонного гриппа каждый год умирает куда больше народа!» Ведь они живут в парадигме, где от всех болезней есть лекарства, а пандемия, способная обрушить всю мировую экономику, невозможна в принципе.
Эмигрант дошел до ручки
Для отказа от устаревших взглядов нужна действительно колоссальная встряска. Такая, как смертельная болезнь. Или, например, эмиграция. Может, поэтому США, страна эмигрантов, и дает миру львиную долю изобретений и открытий (или реализует те, на которые не обратили внимания на родине). Скажем, смеситель для воды был изобретен еще в XIX веке англичанином Уильямом Томсоном, больше известным как лорд Кельвин – тот самый, в честь которого названа единица температуры. Но в Англии до сих пор можно попасть в гостиницу с дико неудобными раздельными кранами воды, в то время как Америка от них сразу же отказалась, а с 1950-х стала переходить на краны с одной ручкой, изобретенные армянским эмигрантом Алексом Манукяном.
Оторвавшийся от привычной почвы, от традиции, эмигрант чаще, чем аборигены, задается вопросом: «А почему нужно делать так и так? И почему не эдак?» И не получая удовлетворительного ответа, пробует действовать наперекор, иногда с впечатляющим результатом. Я до сих пор с упорством Анатолия Б. задаю всем в Европе вопрос: «Зачем аэропортам раздельные залы вылета и прилета?» В ответ работники авиации лишь таращат глаза. Я же в путешествиях по Америке никаких раздельных залов не видел: самолеты там летали как трамваи: одни пассажиры вышли – другие сразу вошли.
Что немцу хорошо, то русскому смех
Так что тем, кто боится, что коронавирус порушит привычную жизнь, лучше бы подумать о том, что встряски бывают спасительны. И что не следует с ходу отторгать самые странные идеи. Причем это относится не только к изобретательству или бизнесу, но и к политике.
Вот, скажем, в Европе традиционно обсуждают (а в России – осуждают) наплыв беженцев, эмигрантов: как их интегрировать, как сдержать, на что содержать. Но мало кто думает о том, чтобы использовать их свежий взгляд – какие бы привычные вещи они изменили?
Я вот сейчас выглядываю в свое немецкое окно: сияет золотом луковица на соборе Св. Морица, тонут в дымке предгорья Баварских Альп, эпидемия идет на спад, я щелчком мыши отправлю этот текст за тысячи километров в Россию… Но вот чтобы подключить эту квартиру к Интернету, мне пришлось ждать почти два месяца! Ну такие здесь правила, таков устоявшийся порядок.
Да-да-да, если немцы после эпидемии ко мне обратятся – я много чего посоветую.
