Интервью с основателем «Клиники доктора Груздева» хирургом-косметологом Денисом Анатольевичем Груздевым
Развитие соцсетей подарило нам не только безграничные возможности для общения, но и целый набор эстетических клише. О профессиональных границах и будущем красоты в эпоху высоких технологий мы побеседовали с основателем «Клиники доктора Груздева» хирургом-косметологом Денисом Анатольевичем Груздевым.
Кровь не водица
– Ваш отец модельер, мама – художница, вы же работаете с нитями и кожей, создавая красоту. Выбор профессии был сделан под влиянием семьи или это удивительное совпадение?
– Я изначально хотел работать в той сфере, где необходимо принимать ответственны решения. Есть исполнители, есть креативщики, есть продавцы, это во многом зависит от того, как устроен мозг. Мой мозг всегда стремился к областям, требующим оперативных и при этом взвешенных решений. Таких областей немало: думаю, я мог бы быть и юристом, и капитаном корабля, главное, чтобы работа не была рутинной. И все же выбор пал на хирургию. Для меня это и есть та самая зона действий. К примеру, если в самолете кому-то нехорошо, бортпроводники спрашивают, есть ли врач, и кто-то идет – это, скорее всего, терапевт. И если есть такой специалист, я не стану вызываться, так как он лучше меня проведет осмотр, задаст нужные вопросы, выяснит причину. Но если ситуация критическая – к примеру, ребенок вышел через стекло торгового центра, – я вызовусь на помощь первым. Потому что я знаю, что делать.
– А на деле бывало такое?
– И не раз. Я действительно был свидетелем того, как малыш разбил стекло в торговом центре. Со стороны картина была пугающей: кровь, всё в осколках стекла, мать в полуобмороке. К счастью, все обошлось, а остановить кровь и успокоить маму удалось за несколько минут. Был и более серьезный случай: на Выборгском шоссе случилась авария, и мы с несколькими очевидцами 45 минут вытаскивали женщину из машины – ее ногу зажало между торпедой и сиденьем. Все бы ничего, но машина загорелась. В общем, нарочно не придумаешь: огромная пробка, все в дыму… К счастью, в пробке оказалась грузовая машина, в которой был большой огнетушитель. Огонь погасили, пострадавшей помогли.
– Тогда почему все же вы предпочли стать косметологом, а, к примеру, не военным врачом?
– Я в какой-то момент понял, что мне интересно все то, что дает максимум результата при минимальной реабилитации для пациента. Потому выбрал область челюстно-лицевой хирургии, а затем косметологию. Меня привлекает срез профессий, когда можно вытянуть максимум из хирургии, но остаться при этом в рамках косметологии, избегая разрезов! И отвечая на первый вопрос: только став косметологом, я вдруг понял, что нахожусь в русле семейного ремесла. Как говорится, кровь не водица.
– Правда ли, что параллельно с медицинским вы также получали образование в институте имени Лесгафта?
– Да. Я вообще считаю, что спорт в жизни человека занимает далеко не последнее место и оказывает существенное влияние на восприятие жизни в целом. Я занимался разными видами, от плавания до командных игр, но остановился на дзюдо (собственно, по борьбе и поступал в институт). На мой взгляд, борьба и в частности дзюдо – один из лучших видов спорта для мужчины, если говорить о спорте не просто как о физической культуре, но и как о мышлении. Дзюдо переводится как «гибкий путь». Это философия принятия мира как такового. Не зря на тренировках первый год учат не бороться, а падать. Уметь падать и продолжать путь важно во всех смыслах. Недаром говорят, что успешного человека от неуспешного отличает количество попыток. Кстати, недавно я снова начал ходить к своему тренеру – теперь уже вместе с сыном.
Художник или реставратор?
– Вернемся к теме профессии и эстетики. У каждого выдающегося живописца есть свой неповторимый почерк. Существует ли подобное в эстетической медицине?
– Почерк у хирургов и косметологов, безусловно, есть, его можно увидеть, но еще лучше, когда он не бросается в глаза. Когда пациент приходит на прием, по нему, как правило, понятно, что и когда он делал. И зачастую можно сказать, где. Стоит поспрашивать, сколько времени ушло на реабилитацию, была ли гиперкоррекция, или не дотянули, и, зная основных хирургов и косметологов, с большой долей вероятности можно вычислить, кто и где проводил манипуляции. Однако я убежден, что идеальный почерк – это когда пациент пришел, а по нему не скажешь, делал он что-то или просто великолепно отдохнул и посвежел.
– Нередко художники, ведомые вдохновением, приукрашивали своих моделей и муз, создавая на полотне более привлекательный образ. А где для вас как для мастера проходит грань? Иными словами, является ли естественность неприкосновенной или природу можно исправлять?
– Любой врач эстетической медицины в первую очередь должен работать как художник-реставратор. Такой специалист сразу видит, что нужно сделать с картиной, чтобы восстановить ее исходную красоту. Но тут очень важно выяснить, нравилась ли пациенту исходная картинка? Если женщина в 45 лет говорит, что она была бесподобно хороша в 25, нет смысла накачивать губы и менять разрез глаз, наша задача – остановить старение и по возможности восстановить утраченное. Одна моя пациентка как-то пожаловалась, что ходит ко мне уже 10 лет и вообще не меняется! Зато на встрече выпускников она поняла, как сильно могла бы измениться без ухода и профилактики! Говорит, больше ее не приглашали… Так вот наша миссия – не резко «омолодить» человека, а помочь ему не стареть, сохраняя то, чем одарила его природа. А вот если пациент уверяет, что он всегда терпеть не мог свои губы и мешки под глазами, я допускаю для себя возможность моделирования и изменения внешности. Свои границы обозначу так. Есть четыре основные категории: «некрасиво и естественно», «красиво и естественно», «красиво и неестественно» и «некрасиво и неестественно». В этой парадигме женщина, по моему мнению, должна находиться во второй и третьей категориях, мужчина, согласно взглядам нашего общества, во второй.
Подмена причин
– Как вы строите общение с пациентом?
– Работа заключается в трех этапах. На первом этапе я смотрю на него глазами обычного прохожего. Это мое, субъективное, чисто человеческое впечатление. Я как бы делаю мысленный снимок и откладываю его на потом. Второй этап – взгляд врача. На этой стадии узнаю, что человек хочет в себе изменить. И, наконец, на третьем этапе изучаю все нюансы лица как придирчивый профессионал, выявляю малейшие нюансы и асимметрии, о которых сам человек может и не догадываться. Для чего это нужно? Когда у вас что-то стучит в машине, вы приезжаете к механику и говорите: «Стучит». Мало кто сам ставит «диагноз» и заявляет: «Стучит! По ходу, это кардан!» Мы так не делаем, мы осознаем, что есть проблема, и передаем диагностику и решение профессионалу. Но с внешностью ситуация иная. Часто женщина смотрит в зеркало и понимает, что отражение ее не удовлетворяет. А дальше начинается наложение догадок. Наверное, овал лица не тот или губы слишком тонкие… Это попытка логически обосновать свое недовольство, «угадать, что стучит». На деле же проблема порой кроется совершенно не там, где ее ищет пациент. Самый простой пример – губы. Очень часто их вовсе не нужно увеличивать, достаточно скорректировать форму, потому что есть едва уловимая асимметрия, которая портит впечатление. А увеличением мы лишь подчеркнем этот недостаток! Или, скажем, приходит пациентка и убеждает меня, что ей срочно нужно изменить овал лица. А я вижу, что овал у нее в порядке, проблема в веках и ей показана блефаропластика! Но это сложнее, и ей кажется, что можно все исправить более легким путем. В таких случаях мы либо договариваемся с пациентом, либо отказываемся от работы, потому что чем больше скорректируем овал, тем очевиднее и резче истинная проблема, а результат будет прямо противоположным.
– Насколько важно задавать пациенту вопрос «зачем»?
– Это самый важный вопрос. Допустим, пациент хочет другую форму носа. А я как специалист вижу, что со стороны это особенно не изменит ситуацию. А вот если убрать выраженные складки между бровями, человек разительно преобразится. Необходимо понимать, зачем пациент хочет изменить нос: ради внутреннего комфорта (тогда мы закрываем гештальт, хотя кроме пациента никто особо не увидит перемен) или ради одобрения окружающих (в этом случае имеет смысл рассматривать манипуляции, которые дадут очевидные и видимые со стороны результаты).
Инстаняшки и пикирующий самолет
– А есть пациентки, которые приходят и говорят: хочу быть «инстаняшкой», чтобы губы, скулы и так далее. Как относитесь к навязанным стереотипам?
– В 99,9 % случаев я против таких историй. Но есть ситуации, когда «красиво и неестественно» объективно лучше, чем «естественно и некрасиво». Даже в вопросах клише все очень индивидуально.
– Существует ли «идеальная генетика», когда можно ничего не делать и выглядеть безупречно?
– В 80 лет вряд ли кто-то может выглядеть безупречно, но есть те, кто выглядит гармонично! Для меня гармония – это когда смотришь на человека и ничего не хочется в нем менять. Генетика штука коварная. Как бы ни одаривала нас природа, нельзя забывать, что любой живущий на земле человек подвергается гравитационному птозу. Гравитация притягивает к земле все, и наша кожа, к сожалению, не исключение. В косметологии все процедуры делаются строго по показаниям: опустились мягкие ткани – делаем аппаратный или операционный лифтинг, появились мимические морщины – ботулотоксин, видим статические морщины – заполняем гелем, есть рубцы – назначаем шлифовку. Но есть одна процедура, которая показана всем, – это нитевое армирование. Именно оно позволяет противостоять гравитационному птозу, против которого бессильна даже генетика. Полагаться на одни лишь гены чревато. Я в этом смысле больше всего сочувствую тем людям, которые от природы обладают великолепными данными. У них пухлые губы, изумительная кожа, идеальные веки, скулы. Им ничего не нужно делать, чтобы быть безупречными… до 45–52 лет. Наш организм подобен самолету. До 25 лет он набирает высоту, а потом природа отключает все двигатели. Генетика – это по сути то, что определяет угол и скорость дальнейшего падения. Так вот если человеку не слишком повезло, он уже с 25 лет предпринимает меры, и к коварному возрасту 45–52 лет у него есть парашют, который позволяет ему плавно пикировать. А вот женщина, не привыкшая прикладывать усилия, рискует в этом возрасте обнаружить себя в стремительном падении. Поэтому я рекомендую обязательно заниматься собой, даже если вам несказанно повезло с природой.
– На работе вы постоянно изучаете лица. А в повседневной жизни удается отключаться?
– Да, и это важно. Помню, спустя десять лет интенсивной практики, когда я работал по 12 часов 6 дней в неделю, я вдруг поймал себя на том, что на всех смотрю как на пациентов. В магазине, в транспорте я постоянно разбирал лица! Этот момент запомнился очень ясно. Мне потребовалось 2 недели, чтобы полностью себя переключить. Сейчас профдеформации нет, и это очень кайфово – жить своей жизнью!
Крем Маргариты или Терминатор?
– Сегодня активно развиваются нанотехнологии, на 3D-принтере печатаются искусственные органы. Как вы думаете, куда это приведет в итоге? И не отомрет ли косметология, когда можно будет, подобно булгаковской Маргарите, просто намазаться кремом и тут же стать юной?
– Я уверен, что нас ждут грандиозные перемены, причем не в далеком будущем, а уже через 30–50 лет. Об этом говорят аналитики и футурологи, и я с ними согласен. Вообще, травматология и челюстно-лицевая хирургия меня заинтересовали в том числе потому, что я убежден: эта область уйдет последней. Генная инженерия вытеснит все, но даже генно-модифицированные люди будут до поры травмироваться. До тех пор, пока ученые не увеличат скорость регенерации в тысячи раз. Тогда даже пулевые отверстия будут заживать мгновенно, а речь пойдет даже не о вечной молодости, а фактически о вечной жизни. Вспомните, как еще недавно мы воображали, что однажды придем домой, зайдем на кухню, а там висит экран, по которому можно говорить с друзьями на другом конце света, фантастика! Но мы это прошли, причем так быстро, что это уже никому не интересно. О косметологии можно также фантазировать, но, мне кажется, мы перепрыгнем это столь стремительно, что все это не будем иметь значения. Ведущие аналитики уже сейчас предсказывают появление человеческого тела 2.0, в которое мы сможем загружать свое сознание или искусственный интеллект и которое позволит нам самим закачивать в себя информацию, стирая границы между человеком и киборгом. А затем, уверены некоторые эксперты, последует тело 3.0, типа жидкого робота из «Терминатора». Организмы, состоящие из наночастиц, управляя сознанием, смогут принимать любые формы. Нас ждет то, что называют синергией. Единый информационный континуум, в котором мы сможем параллельно проживать десятки и сотни жизней.
– А ведь вы только что говорили о ценности естественной красоты… Не пугает ли вас столь стремительный прогресс?
– Полагаю, пока мы не придем в его наивысшую точку, мы не сможем дать объективной оценки. Как Близнецы по знаку зодиака, я и консерватор, и поклонник прогресса. Для меня прекрасно время, проведенное в деревне у костра. Но это жизнь, и зачем выбирать что-то одно, если можно попробовать больше? Будущий мир ответит на многие вопросы, на многие «что, если бы…». Неплохо сидеть на берегу ручья и есть уху из котелка. Но зачем каждое утро добывать огонь, если можно сказать: «Окей, гугл, разжечь костер!» Главное, чтобы мы смогли сберечь нашу планету до момента, когда это будущее наступит и сингулярность выстрелит вверх…
Интервью брала Наталья Белая
