Фабио МАСТРАНДЖЕЛО: опера – для всех
Текст: Елена Боброва
Не верьте тому, кто говорит, что опера вымирающий вид. Судя по тому количеству народа, который со своими стульчиками приходит на фестиваль «Опера – всем», чтобы на открытом воздухе послушать шедевры Верди, Пуччини, или Глинки, – жанр вполне себе востребованный. Главное – в ее доступности. И этому условию фестиваль отвечает на все 100 процентов. Мы встретились с музыкальным руководителем «Оперы – всем» и художественным руководителем театра «Мюзик-Холл» Фабио Мастранджело, который стал петербуржцем больше, чем некоторые родившиеся в городе на Неве, и поговорили о фестивале, который пройдет в этом году с 12 по 22 июля, и о музыке вообще.
– Фабио, начнем с простого: как, почему и зачем возник шесть лет назад проект «Опера – всем»?
– «Зачем» – это просто. Нашей командой, а это Юлия Стрижак, ныне директор театра «Мюзик-Холл», Виктор Высоцкий, арт-директор фестиваля и я, двигали великая любовь к музыке, очарование фестивалями, которые происходят в Европе. Мы подумали: «Финляндии, Англии или Северной Европе с погодой везет не больше, чем нам, так почему бы и нам не рискнуть провести такой эксперимент – оперу в формате open-air. И риск оправдался – за 5 лет мы показали 18 опер, и только показ двух чуть-чуть не успели завершить из-за капризов погоды. Значит, тому, кто свыше, по душе то, что мы делаем. Были удивительные случаи. На закрытии первого фестиваля исполняли «Иоланту». Утром, днем ливень. Я думаю: «Зачем я прилетел из Вероны, опера сегодня не состоится!» Но все же собрался на репетицию, хотя еще лил сильный дождь. И только приезжаю к Михайловскому замку, встаю за пульт, как дождь прекращается. И вновь он зарядил, лишь когда закончился спектакль. И так случалось очень часто.
– Но почему вы решили давать оперу на открытом воздухе, а не симфонические концерты?
– Концертов таких много, за это браться не так интересно было. А вот именно оперного фестиваля, нам показалось, в Петербурге не хватает. Были отдельные инициативы у Валерия Гергиева вне границ Петербурга – в Выборге, Пскове. Тоже хорошее дело, особенно для жителей этих городов, которые ограничены в возможности увидеть оперы на сцене Мариинского театра, все-таки это дорогое удовольствие и путь не близкий. И поэтому «Опера – всем» с самого начала рассматривался как социальный проект – вход на постановки у нас свободный, и мы не изменяем этой традиции все шесть лет. Наш проект выполняет очень важную функцию – дает возможность людям, которые любят оперное искусство, увидеть не один, не два, а сразу четыре спектакля. Тем более в разных уличных «интерьерах» города.
– В этом году площадкой станет и улица Зодчего Росси.
– Да, это была наша давнишняя мечта. И «Риголетто» впишется в безумную красоту этой улицы. Откроется фестиваль 12 июля оперой Глинки «Руслан и Людмила» на территории Петропавловской крепости. Потом покажем «Риголетто» Верди 15 июля, затем 19-го в ЦПКиО сыграем немецкую оперу Вебера «Вольный стрелок», которая редко идет в России. И, наконец, на Парадном плацу Екатерининского дворца в Царском Селе 22 июля прозвучит шедевр Бизе «Кармен».
– В израильском легендарном месте, в Масаде, проходит оперный фестиваль, в рамках которого в минувшем году провели «уик-энд Моцарта» в каком-то маленьком, богом забытом городке. Не планируете ли вы подобные «петербургские уик-энды» в далеких городках и поселках?
– Мы этого не исключаем. И делаем какие-то шаги в этом направлении. Но в том, что это может быть интересно, я не сомневаюсь.
– Вернемся к «Опере – всем». В программе «Вольный стрелок» Вебера, и я вспомнила, что в свое время в Саратове ее сделали в эстетике нацистской Германии, и начиналась она с расстрела балерин. Экстравагантно. Но, с другой стороны, прав и директор Метрополитен-оперы Питер Гелб, который заметил, что, представляя зрителю XXI века оперы прошлого, надо их каким-то образом адаптировать.
– Не знаю. У меня на это один ответ: «Хотите делать свое, пишите свое либретто, свою музыку. И экспериментируйте сколько душе угодно». Я не против модернизации в искусстве, но нужно это делать интеллигентно, со вкусом. В то же время есть немало опер, которые легко адаптируются. Например «Травиата». Эта история может быть рассказана и в сегодняшних реалиях. Я сам мечтаю поставить такую «Травиату», ее героиня, куртизанка Виолетта Валери может жить в роскошном лофте в небоскребе в самом центре Парижа. А действие, скажем, «Баттерфлай» может разворачиваться во времена Второй мировой или вьетнамской войны. «Сельская честь» и сегодня актуальна – на Сицилии все то же, что и полтора века назад. Или «Паяцы».
– Но кстати, о современной опере. Вы ее принципиально не ставите в рамках «Оперы – всем»?
– Все очень просто. Я не считаю, что оперное искусство должно быть элитарным и существовать исключительно для узкой группы интеллектуалов. Для меня важен обычный, массовый зритель.
– То есть современная опера по определению эксперимент? Из премьер последних лет вспоминаются «Дети Розенталя» Десятникова, «Носферату» Курляндского – это действительно сложная музыка, «не для всех». Почему современная опера не может звучать, как «Травиата»?
– Музыкальный язык сильно изменился. Отношение к публике изменилось. Современные композиторы живут какой-то своей, обособленной жизнью, как отшельники. Потом раньше были так называемые школы – «венская школа», «русская». При всей индивидуальности композиторов, в их музыке было что-то общее. А сейчас все авторы стремятся быть непохожими на других, но в конце концов – таков парадокс, – ты их не можешь отличить.
– Это вообще проблема современного искусства. Когда знаменитому английскому кинорежиссеру и художнику Питеру Гринуэю показали в Москве работы современных российских художников, он заметил: «Чтобы это увидеть, не надо лететь в Россию, такие картины можно увидеть где угодно».
– Он абсолютно прав. Но надо сказать, что Россия все-таки пытается сохранить свою национальную идентичность, причем на государственном уровне. В Европе ужа давно закрепились американские тренды. В моей родной Италии все меньше и меньше людей борется за национальные традиции. Это очень печально. А то, что делается в России, – это очень правильно. Надо транслировать миру: да, мы устремлены в наше общее будущее, но это не значит, что мы должны забывать свои корни. Хочется, чтобы дети, дети наших детей знали музыку Чайковского, Рахманинова, Римского-Корсакова, Прокофьева, Шостаковича. Россия славится своей музыкой, многие туристы сюда прилетают, чтобы услышать русскую оперу или симфонию Чайковского именно здесь.
– Кроме унификации есть и другая проблема. Профессионалы отмечают, что вокальная школа меняется. Сегодня одно из ведущих требований – менее эмоциональное и более техничное исполнение партии. Та же история, кстати, в балете. Но ведь зритель хочет увидеть не только, как танцовщик сверхтехнично сделал двадцать пируэтов. Голая техника – это прекрасно в спорте, но не в театре.
– Не знаю, я пока в опере не вижу этой проблемы. Вообще, обычно в сверхтехничности обвиняют китайцев. Мол, они играют, как компьютеры. Но когда человек сидит за роялем или берет в руки скрипку, мы же не знаем, что в эту минуту творится у него в голове? Какие чувства он испытывает во время исполнения? Вот пианист Ланг-Ланг феноменально играет. Но он не машина. Лично я вижу, что он переживает. Другой вопрос, не каждый способен выплескивать эмоции наружу – и в силу индивидуальных особенностей, и, если говорить о китайских музыкантах, в силу ментальности.
– Но так или иначе, нет очевидных лидеров, «примадонн». Какие прежде происходили баталии между поклонниками знаменитых теноров Лемешева и Козловского. А сегодня кто из широкого зрителя знает имя Людмилы Монастырской, хотя тот же директор Метрополитен-оперы говорит о ней как о русской звезде.
– Да, в свое время люди покупали билеты на Каллас, и не важно, что она пела – Кармен или Тоску. Сейчас есть суперстар, но вряд ли они притягивают публику как магнит. За исключением разве что Анны Нетребко. Почему так случилось, трудно сказать, возможно, потому что средний уровень музыкантов, оперных солистов поднялся, они перестали быть чем-то исключительным.
– И в частности опера перестала быть персонифицированной.
– И так лучше, кстати. Что важнее – опера в исполнении Клаудио Аббадо или тот факт, что опера написана Верди? Мне кажется, сама опера.
– Но все же есть исключения – вы не случайно вспомнили Анну Нетребко. Она вернула моду на оперу, но как – через энтертеймент. Развлекательность и опера для вас совместимые понятия?
– Я не против энтертеймента как способа продвижения классической музыки. Лишь бы это не была какая-нибудь позорная самодеятельность. А если хороший симфонический оркестр играет «Битлз» – пусть. Поклонники ливерпульской четверки, услышав, может быть, впервые оркестр, поймут, как это здорово, и в следующий раз придут на Рахманинова, например. Кстати, на сцене театра «Мюзик-Холл» только что прошел концерт «Симфонический Голливуд» – наш оркестр «Северная симфония» вместе с джазовым квартетом исполнил музыку из знаменитых фильмов Чаплина и из современного американского кино – «Форреста Гампа», «Звездных войн», «Пиратов Карибского моря»…
– Если вообще говорить о генеральной линии «Мюзик-Холла», то это что?
– Исполнять оперы, которые редко звучат в России. На удивление список очень большой. И в этом списке находятся оперы, про которые я и подумать не мог, что они практически неизвестны в России – допустим, «Таис» Массне или «Ласточка» Пуччини. Так что для меня это приоритетнее, чем искать современного композитора, который что-то написал бы для нас.
– Чего нам ждать в следующем сезоне?
– Нас ждут две большие даты – 100-летие Октябрьской революции и 100 лет со дня рождения создателя легендарного Ленинградского «Мюзик-Холла» Ильи Рахлина. Влиянию событий октября 1917 года на музыкальное искусство будет посвящен наш проект-перформанс «Театрально-революционная хроника. Год 1917-й», а в память Ильи Рахлина мы подготовим большой праздничный концерт. Мы продолжаем развивать абонементную систему и в новом сезоне к серии концертов в рамках «Музыки и Сказки» и «Музыкального путешествия с Фабио Мастранджело» подготовили новый абонемент «Гершвин и его время». На сцену театра выйдут Лариса Долина, Юрий Гальцев, Даниил Крамер, Гоша Куценко.
P. S. Путь Фабио Мастранджело в Россию явно был предопределен. Он родился в Бари, где покоятся мощи святителя Николая Чудотворца, которого всегда почитали в России. Девичья фамилия мамы Фабио – Руссо, которая переводится как «русский». Уже в 5 лет он заинтересовался русской музыкой, разучивая сочинения Прокофьева и Кабалевского. В 9 лет Фабио самостоятельно освоил русский алфавит. А посмотрев фильм «Броненосец «Потемкин» Сергея Эйзенштейна, проникся навсегда глубиной русской души. Так что, прибыв в Петербург, Мастранджело легко вписался в компанию соотечественников, построивших этот самый итальянский город России. И как они, сделал немало для своих обеих родин, за что и был награжден орденом «Звезда Италии».
Цитата: «Я хочу исполнять оперы, которые редко звучат в России. Открывать их петербуржцам. А не искать современных композиторов, которые напишут что-то для нас. Они пишут слишком сложную музыку, «не для всех!»
