Из кино ушел трансцендент
Обращали внимание, что в титрах имя композитора идет бог знает в какой строчке? Хотя такие имена, как Дмитрий Шостакович, Эдуард Артемьев, Альфред Шнитке, Евгений Дога, Андрей Петров, Микаэл Таривердиев, надо было ставить рядом с именем режиссера и оператора. А сегодняшнему кино большие композиторы как будто и не нужны. Почему? Об этом мы поговорили с музыковедом, вдовой Микаэла Таривердиева Верой Таривердиевой.
Вера Таривердиева. Я слежу за тем, что происходит в музыке в кино, и могу сказать, что яркая авторская музыка ушла или почти ушла из кино.
НН Почему?
В. Т. Меняются эстетика, стиль жизни, человек в жизни и человек в кино. Создаются новые контексты, форматы. Свобода художника сейчас проявляется не так, как прежде: она не требует свободного художественного высказывания. И музыка становится ненужной.
НН В чем специфика музыки для кинематографа?
В. Т. Кино – искусство молодое. Тогда как музыка имеет уже тысячелетний опыт. И когда в кинематограф пришли великие композиторы – Шостакович, Прокофьев, – они не только свой талант привнесли, но и драматургию. Когда в кино звуковая ткань соединена с изображением, вписана в партитуру фильма, она становится больше, чем просто иллюстрация или музыка для атмосферы. Например, для «17 мгновений весны» было написано 4 часа музыки, развивающейся по симфоническому принципу и создающей многомерность смысла. Поэтому получился фильм не про шпиона, а про человека и его чувства.
Но, более того, музыка давала кинематографу ощущение трансцендентного. Я не говорю о Хоральной прелюдии Баха в «Солярисе», которая попросту становится смыслом картины. Но даже в комедии могли быть признаки трансцендента – вспомните «Иронию судьбы». Там ведь, помимо прочего, есть великая поэзия – Цветаева, Пастернак, Ахмадулина, – нашедшая адекватное отражение в музыке. И когда думаешь, почему музыка ушла из кинематографа, понимаешь: это значит, что ушел трансцендент. Или почти ушел. А жаль – люди тянутся к высокому на уровне бессознательного, как сказал бы Юнг, им надо прикоснуться к бесконечному и бессмертному, таким образом хоть как-то преодолеть смерть.
НН Можете назвать какой-нибудь фильм из последних, где ощущается этот трансцендент?
НН Вивальди, Россини – это прекрасно, конечно. Но это очередная компиляция. Прежде писали музыку специально для кино. Равно как и для театра. Только ли в экономии бюджета дело?
В. Т. Да не творение своего мира, а составление из пазлов. Мне кажется, это вопрос мироощущения режиссеров, которые приходят в кино. Когда-то студент 4-го курса ВГИКа Михаил Калик пошел в Институт им. Гнесина искать кого-нибудь, кто ему напишет музыку, и ему тут же попался другой студент 4-го курса, ученик Хачатуряна Микаэл Таривердиев. И они пошли вместе. Это были близкие люди, соратники, которые помогли друг другу найти себя. В музыке, в кино. С одной стороны, эта встреча – случай, с другой – потребность.
НН Тарковский говорил: «Музыка в кино – это костыль», и если чувствовал, что музыка ничего не дает смыслово, легко ее выбрасывал, какой бы замечательной она ни была.
В. Т. Вы знаете, Льву Кулиджанову для его экранизации «Преступления и наказания» должен был писать музыку один известный армянский композитор. Когда Микаэл Леонович посмотрел фильм, он сказал: «Лева, тебе не нужна музыка». И тот прислушался, саундтрек собрали из шумов. То же самое было с Михаилом Роммом на картине «9 дней одного года», про которую Таривердиев сказал, что в ней не должно быть «ни единого такта музыки». Микаэл Леонович так размышлял по этому поводу: есть выдающиеся режиссеры, которые способны создать поэтику кадра, передать внутреннее состояние создаваемых им образов, не прибегая к помощи музыки.
НН Как Штирлиц-Тихонов ассоциируется с музыкой Таривердиева, так балабановский герой Данила Багров – с «Би-2». Как вы думаете, какая музыка могла бы отразить внутренний мир нашего современника?
В. Т. Не знаю. Знаю лишь, что мне бы хотелось, чтобы вокруг были люди, которые «звучали» бы, как музыка Леонида Десятникова, – глубоко поэтическая, нежная, прикрытая некими масками.
НН Электронная музыка выросла на почве экспериментов с технической записью звучания. И неудивительно, что она вписалась в такое технологичное искусство, как кино. Как вы относитесь к электронике?
В. Т. Все зависит от того, кто садится за синтезатор и сэмплер и что они благодаря им извлекают. Микаэл Леонович последние 13 лет работал в своей студии, созданной из электронных инструментов. Ему надоели оркестры, дирижеры, необходимость что-то им объяснять, ругаться, идти на компромисс. Он захотел быть самим собой. Это был конец советской эпохи, электронику можно было привезти только из-за рубежа. Многоканальный магнитофон он купил на гонорары за исполнение симфонии для органа «Чернобыль». Он продал свои два фотоаппарата, потом очень страдал, продал свой «Мерседес» по цене старой «Волги», какой-то невероятный синтезатор с трудом выкупил у Эдуарда Артемьева – Таривердиев фанатично собирал студию. Он не сразу нашел свой звук, поначалу у него были не очень выразительные звучания, но потом бац – и ему будто что-то открылось.
НН Его всегда так озаряло?
В. Т. Да. Музыку он не придумывал, он ее улавливал: фиксировал то, что в себе слышал. Так был написан Концерт для альта – гениальный концерт-прощание, абсолютно мистический. Мы сидели, записывали музыку к одному фильму, стоял дым коромыслом. А за два дня до этого Микаэл Леонович был у Юрия Башмета в передаче «Вокзал мечты». Они разговаривали о современной музыке, о романтизме. Башмет спросил: «Почему бы вам не написать для меня концерт?» И вот мы работаем над музыкой для фильма. Сделали маленький перерыв, и вдруг Таривердиева словно щелкнуло. Он как-то странно посмотрел в пространство и вышел в студию. А через полчаса вернулся: «Я написал альтовый концерт в романтическом стиле».
НН Если фантазировать о создании новых инструментов, то вряд ли в ближайшее время будут появляться новые «живые» инструменты.
В. Т. Да, сейчас все экспериментируют в области искусственного звучания, искусственного интеллекта. Не так давно я была на лекции с Германом Грефом, на которой он потрясающе рассказывал об искусственном интеллекте. Я ему задала вопрос о книгах в связи с последним романом Владимира Сорокина «Манарага», в котором рассказывается о том, что книги перестали печатать и появился необычный бизнес book n’grill, когда на редких изданиях готовят блюда. Герман Оскарович сказал: «Для меня книги – это уже предмет интерьера. Я все читаю в электронном виде». Я тоже, хотя, конечно, приятно взять в руки настоящую книгу. Так что, конечно, электронная музыка будет развиваться и будут появляться все новые и новые инструменты для нее. Но все же я верю, что будет не только электроника. Я хочу общаться с живым роялем. Все-таки извлечение звука из живого инструмента – само по себе процесс поиска трансцендентного.
Ольга Машкова
