Персоны

Эрик-Эмманюэль Шмитт: «Быть больным – это нормально…»

С лета, каждый раз спускаясь на эскалаторе в метро, всматривалась в афиши мюзикла «Оскар и Розовая Дама. Письма к Богу» и не могла поверить: неужели можно сделать мюзикл из истории о 10-летнем мальчике, который отпущенные ему 12 дней превращает в 120 лет. Оказывается, можно. Более того, идеолог и продюсер постановки Ирина Афанасьева пригласила на главные роли слабослышащих актеров. А на октябрьскую премьеру рискнула позвать самого автора – Эрика-Эмманюэля Шмитта. Именитый французский писатель, на чьем счету десятки бестселлеров, объяснил, почему именно «Оскар …» пользуется самой большой популярностью, и рассказал о своих «детских» вопросах…

НН Эрик-Эмманюэль, когда вы узнали, что в Петербурге появится мюзикл по «Оскару и Розовой Даме», какие эмоции испытали?

Эрик-Эммануэль ШМИТТ. Во-первых, я всегда рад приехать в Петербург. Для меня этот город – чудо. Чудо, потому что построенный на болотах, вопреки всему он является свидетельством того, как велики человеческий ум и талант. И находясь в Петербурге, я не могу точно сказать, где я: в Европе, в России… Я – в Петербурге. Это какая-то отдельная страна. А что касается спектакля, то, конечно, меня обрадовало, что «Оскар…» стал мюзиклом. В Германии, кстати, уже есть опера по этому произведению. Меня очень вдохновляло то, что мюзикл сочинили именно здесь, в Петербурге. Много лет назад впервые попав в ваш город, я был очарован тем, как русские играют в театре – как будто в последний раз.

НН У нас говорят «на разрыв аорты».

Э-Э. Ш. Да! Когда я увидел петербургские спектакли, у меня создалось впечатление, что нахожусь на родине театра, потому что актеры играли и умом, и сердцем, и телом. Я видел много театральных постановок в самых разных странах. И обратил внимание, что, например, в Германии играют умом и телом. Но не сердцем. Во Франции – умом и сердцем. Но не включая тело. А у вас все очень гармонично. Так что вам я всегда готов говорить «да». А когда я узнал, что Оскара и Пегги будут играть слабослышащие актеры, я понял, что это совпадает с философией произведения. Потому что Оскар – больной ребенок. И мы, взрослые, ошибаемся, когда в больном ребенке видим сначала болезнь, а только потом ребенка. Прежде всего ребенок. Вот и здесь та же история – мы должны в первую очередь видеть не проблему со слухом этих ребят, а самих этих талантливых ребят.

«Оскар и Розовая Дама», Театр им. Ленсовета, постановка Владислава Пази, премьера – декабрь 2004 года

НН Вы знаете, что это не первая в Петербурге постановка «Оскара и Розовой Дамы»?

Э-Э. Ш. Да, я очень много слышал про спектакль, который играла Алиса Фрейндлих. Более того, каждый раз, когда я даю автограф, где бы ни был, всегда находится кто-то из России, который спрашивает меня: видел ли я этот спектакль? И у всех, кто задавал этот вопрос, было одинаково парадоксальное лицо: улыбающийся рот, но глаза, наполненные слезами. Конечно, я хотел увидеть столь знаменитый спектакль, но опоздал. Зато я встречался с Алисой Фрейндлих, мы провели с ней какое-то время. И хочу сказать: от нее до сих пор исходит свет Розовой Дамы.

«Трюк», театр «За Черной речкой», постановка Яны Туминой, премьера – октябрь 2016 года

НН Эрик-Эмманюэль, скажите, пожалуйста, почему вы вообще написали «Оскара и Розовую Даму»?

Э-Э. Ш. Ребенком я проводил много времени в детской больнице. Не потому что был болен, а потому что мой отец ухаживал за маленькими пациентами и у него была необычная привычка брать меня с собой дважды в неделю. Так что больные люди никогда не были для меня «особыми». Отец научил меня, что быть больным – это нормально, быть здоровым – вот это, скорее, исключение. И еще я очень рано осознал хрупкость жизни. Мне кажется, меня это сделало более человечным.

«Оскар и Розовая Дама. Письма к богу», постановка Ивана
Стависского, Софьи Стрейзанд, композитор Антон Танонов, премьера – октябрь 2017 года

НН Эта тема – «умирающий ребенок» – до недавнего времени была почти табуирована в России.

Э-Э. Ш. Во Франции тоже. Когда я писал «Оскара и Розовую Даму» (по личным причинам), то был уверен, что эта книжка никогда не будет иметь успеха. А вышло наоборот. Я был очень удивлен успеху не только во Франции, но и во всем мире. Мне кажется, мы нуждаемся в том, чтобы говорить о табуированном. Но говорить нужно деликатно, с юмором. Несмотря на печаль, «Оскар и Розовая Дама» вызывает много позитивных эмоций. Толстой говорил, что каждый день надо проживать так, будто это последний день. А я в «Оскаре…», наоборот, убеждаю: «Живите каждый день так, будто это первый день». Но на самом деле это одно и то же.

НН Нередко ваши герои – дети. Почему?

Э-Э. Ш. Потому что дети – спонтанные философы, то есть философы в чистом виде. Ведь что такое философия? Умение удивляться, бесконечно задаваться вопросами, пытаться понять, как устроен мир. Ребенок знает, что он не знает, – в точности как Сократ.

НН Какими вопросами в детстве задавались вы?

Э-Э. Ш. Я спрашивал себя: «Что делаю на этой земле?», «Хотели меня мои родители, или я появился в результате случайности?», «Почему жизнь обязательно кончается, почему мы должны оставлять этот мир?» А потом, лет в 10, когда мои родители сводили меня на фильм о Второй мировой войне, мои рассуждения о мире обрели моральное и политическое измерение. Так что в детстве я задал себе все основные философские вопросы. И теперь пытаюсь найти на них ответы. Зная, что ответы найти невозможно.

НН Вспоминая детство, в какой день вам бы хотелось вернуться?

Э-Э. Ш. В тот вечер, когда отец погасил свет в комнате, взял карманный фонарик, глобус и стал объяснять мне про солнце, про планеты, про то, почему здесь ночь, а здесь – день. В какой-то момент я спросил: «А где же Бог?» Отец, который был атеистом, ответил: «Я его здесь не вижу». Отец оставался атеистом до самой своей смерти, а я пришел к вере. И сейчас мне очень хотелось бы вернуться в этот вечер, чтобы продолжить нашу беседу.

НН И что бы вы сказали отцу?

Э-Э. Ш. Что Бог невидим, не надо его искать в комнате среди вещей, его надо постигать разумом и сердцем. И что, может быть, Бог – это смысл существования всех вещей.

НН Вам часто хочется вернуться в прошлое?

Э-Э. Ш. Все время. Но не для того чтобы изменить свою жизнь, а чтобы спросить самого себя, сделал бы я сейчас такой же выбор? Иначе говоря, я задаюсь вопросом: свободен я или нет? Я подчиняюсь судьбе или сам творю свою жизнь? Никому из нас не дано это знать, однако это очень интересно – задавать такие вопросы, проникать в глубины чувств. И знаете, я ведь написал об этом пьесу «Если начать сначала». Это история 60-летнего мужчины, который оказывается лицом к лицу с молодым человеком 25 лет, которым он когда-то был. И вместе с ним он вновь переживает решающий день своей жизни, день, когда ему пришлось выбирать между тремя женщинами. Оказаться спустя много лет перед тремя женщинами своей жизни и знать, кем они стали, – это позволяет понять, что любовь питается неизвестностью, потому что мы не знаем, любили бы мы тех самых людей, досконально понимая, как они устроены?

НН А что выбор? Вы поступили бы так же, как когда-то в прошлом?

Э-Э. Ш. У меня возникает впечатление, что да… Впрочем, в личной жизни я бы многое сделал по-другому. В молодости я очень любил женщину, которая умерла молодой. И единственный урок, который я извлек из этого, что надо торопиться любить, надо показывать свои чувства. И если бы я это знал раньше, я бы его наверняка применял, и люди вокруг меня были бы счастливее. Но, к сожалению, это знание приходит вместе с трагическим опытом.

НН В «Евангелии от Пилата» одна из героинь заметила, что если Иисус «дал себя распять, то только из любви к людям. А воскрес, чтобы показать, что любовь всегда права». Но как часто любовь считается слабостью…

Э-Э. Ш. Мы очень заблуждаемся насчет понятия силы. Считается, что сила – это значит не иметь слабости. На мой взгляд, сила – это знать слабость. Нам с детства внушают, что мы должны быть сильными и независимыми. Любовь же заключается в том, чтобы быть слабыми и привязанными к другим. В отказе от желания контролировать, подчинять себе, регулировать все, что находится вокруг тебя. В отказе от идеи подчинения, для того чтобы открыться, принять то, что дает тебе жизнь. Но нам не хватает смирения. Для нас куда важнее самоутверждение.

НН К слову, о смирении. Вам не кажется, что христианство сейчас переживает кризис?

Э-Э. Ш. Думаю, надо говорить о мировом кризисе, а не христианства. Христианство как раз представляет собой силу, способную противостоять мировому материальному кризису. Но мне не кажется, что современный мир можно назвать поистине христианским…

НН А что скажете про философию? Если прежде она давала человеку цельную мировоззренческую картину, то сейчас это скорее совокупность всевозможных учений.

Э-Э. Ш. Да. Нет одного какого-то мыслителя, но есть сонм мыслителей, которые помогают нам думать и жить. Причем я убежден, что философия бывает только частная, индивидуальная, каждый из нас ищет того философа, который нам созвучен. И мне кажется, правильно заметил Кант, что невозможно научить философии, можно научить философствовать. Когда я преподавал в университете, то советовал студентам: «Не говорите, что я говорю, делайте, что я делаю, то есть рассуждайте».

НН Мне кажется, вы эпикуреец, умеете не спеша наслаждаться жизнью.

Э-Э. Ш. На самом деле во мне как будто сосуществуют три человека. Один безмерно любопытен, он готов открывать мир снова и снова, как эпикуреец, наслаждаясь жизнью во всей ее полноте. А другой «я» – человек обеспокоенный, размышляющий, ищущий. В результате я не могу получать сиюминутное удовольствие от жизни. Я даже не могу в полную силу радоваться тому успеху, который выпал на мою долю, потому что всегда озабочен своей следующей историей. Я не умею просто оглянуться назад и сказать: «Вот как здорово, как все удалось!»

НН А что третий Эрик-Эмманюэль Шмитт?

Э-Э. Ш. Это моя самая интимная, самая сокровенная составляющая – духовная ипостась. Это значит, что я счастлив, что живу.

НН Один ваш герой, мудрый месье Ибрагим, заметил, что «секрет счастья – в неспешности». Он выражает ваше мировоззрение?

Э-Э. Ш. В общем-то, да. Мне нравится никуда не спешить и созерцать. Если вы сейчас оставите меня одного в комнате, я никуда не побегу, не включу телевизор и не лягу отдыхать. А сяду в кресло и буду не спеша рассматривать комнату, вещи и увиденное «записывать» на свой внутренний файл, для того чтобы потом вставить в роман. Я не затоскую и в абсолютно пустой белой комнате без окон – буду извлекать из памяти «файлы» и возвращаться мысленно на прежние места, к встречам с людьми. На мой взгляд, созерцание – это то, что удлиняет и в то же время обогащает нашу жизнь…

НН Есть ли воспоминание, в которое любите возвращаться, когда накатывает хандра?

Э-Э. Ш. Я вспоминаю первый взгляд человека, которого люблю. Потому что это момент встречи с судьбой, момент узнавания. Обычно это первый взгляд, который очень о многом говорит.

НН Эрик-Эмманюэль, как выглядит ваше идеальное утро?

Э-Э. Ш. Я в своем небольшом замке – совершенно уникальное место, как только оказываешься там, сразу же ощущаешь мир и гармонию. А мне, чтобы писать, надо отстраняться от всего, что я так люблю в другое время – театр, ужины в ресторанах, хождение в гости. Так вот, я дома. Рядом со мной люди, которых я люблю. И я в пижаме до часу дня. Потому что если я пишу в пижаме, то у меня ощущение, что я вовсе не работаю, а так…

НН Так кто же вы, месье Шмитт? Философ или писатель?

Э-Э. Ш. Я рассказчик историй. Я действительно очень люблю рассказывать истории и делаю это в романах, в пьесах, я рассказываю их, когда сам играю в театре или снимаю фильм. Мне нравится смотреть на другого человека и говорить ему: «Сейчас я расскажу тебе историю».

Елена Боброва

Фото: Михаил Садчиков-младший

Предыдущая статья

Бенвенуто Челлини эпохи вырождения

Следующая статья

Полет по тарифу