Жизнь в параллелошаре
Текст: Марина Гончарова
Умер художник и меломан Сергей Ковальский, главный нонконформист Ленинграда-Петербурга, сочинитель, создатель и душа Арт-центра «Пушкинская-10». Лично я видела Сергея в последний раз в его день рожденья, на вернисаже выставки Владимира Тарасова в РОСФОТО, именно оттуда мое изображение на аватарке к этому тексту из архива журнала «На Невском», март 2007 год. Мое интервью с Сергеем Ковальским к его 60-летию и первой персональной выставке.
Открывается первая персональная выставка президента арт-центра «Пушкинсая-10» Сергея Ковальского. При этом за 30 лет нонконформистской деятельности на благо независимой петербургской культуры он принял участие почти в 100 коллективных выставках, в том числе квартирных, которые сам и организовывал, или точнее «пробивал». Его работы разбросаны по музейным и частным коллекциями мира, они логичны и таинственны, они непостижимы. «Я выпил море» – первая часть выставки, посвященная негласному единству свободных людей России второй половины XX века.
С.К. Основной линией проходит то, что прекрасные и добрые напитки соединяли нас всю жизнь, о чем и будут говорить артефакты времени в этой экспозиции. Она посвящена моим друзьям, как основным двигателям прогресса, прошедшим вместе со мной 30-летний путь, в том числе активного выпивания моря вина. Путь от квартирных выставок до сегодняшней «Пушкинской, 10», тоже коллективного произведение искусства, которое я называю кинетическим объектом, самовоспроизводящимся, приказным порядком такой создать невозможно. Будет представлено 30-35 работ, соц-арт 1969-2000 годов. Вторая часть выставки запланирована ровно через год, она будет посвящена переводу музыки в цвет, 2000-2007 годы. Одна тема поддерживает другую, но одна тема и избегает другую. Есть еще третья часть, она отстоит еще на год от второй, и это будут совершенно новые работы. Я как бы окружил свой юбилей (Сергею Ковальскому в 2008 году исполнится 60 лет – Авт.) тремя персональными выставками.
Н.Н. Наблюдались ли у тебя в детстве черты нонконформиста?
С.К. Мой нонконформизм заключался в замыкании внутри себя, если мне что-то не нравилось. Я выстраивал вокруг себя крепость и там сидел. Как только меня в первый раз не пустили гулять, я тут же и возвел стены вокруг себя. Любое ущемление моей свободы вызывало подобную реакцию. Я никогда не спорил, никогда не плакал, не бился об пол в истерике – я уходил в себя.
Н.Н. К моменту своей активной творческой деятельности ты был хорошо натренирован…
С.К. Ну наверное. Я никогда никуда не вливался, шел своей дорогой, продолжая жить внутри этой крепости, и сейчас живу. Вирутальные стены материализовались в “Пушкинскую-10”.
Н.Н. Строишь башню из черного дерева?
С.К. Уже построил, теперь только укрепляю.
Н.Н. Хочешь находиться среди своих?
С.К. Ну да. Хотя выходить все равно куда-то надо. Поэтому я и назвал это объектом “параллелошар”. Я имею возможность, находясь в нем, делать некоторые смещения в разные стороны вместе с ним, когда мне нужно пересечься с другим таким же шаром, например, социумом. Как только дело сделано, то я немедленно возвращаюсь назад, здесь воздух чище, экология. Это не виртуальная реальность, а параллельная той реальности, в которой живет государство, иногда с целью сохранения отечествееной культуры они пересекаются. Параллелошар “Пушкинская, 10” – совершенная форма квартирного бытования художников- нонконформистов, сохранивших свое место на Родине.
Н.Н. В СССР с нонконформистами обходились жестоко. Стремление к свободе было сильнее страха?
С.К. Я человек, который не умеет отступать: сделал шаг вперед, как же сделать два шага назад? Но мы часто рассуждали о том, что возможно придется уехать, что лучше на Запад, чем на Север. Хотя мне лично никакой Запад покорять совершенно не хотелось и уезжать соответственно тоже. Вот в гости съездить – это очень приятно, в Америку, в Австралию.
Н.Н. Ты имеешь ввиду путешествия?
С.К. Да. Я посещаю места культуры и наблюдаю природу. Единственно, кем я мечтал быть с детства, это путешествеником. Я еще не знал, что путешествия бывают разные, что можно сидеть на стуле и так путешествовать всю свою жизнь, как не бывает в реальности. Но я путешествую и так, и так. Моя мечта сбылась. Есть масса артефактов, это подтверждающих. Например, моя первая персональная выставка.
Н.Н. Ты говоришь про сновиденную реальность?
С.К. Да, вот “Тихий сход” – редкая по методу написания картина. Я все время строил воздушные стены, и вдруг мне приснились реальные в первую ночь, когда я спал еще в сквоте на Пушкинской улице, в доме № 8 – 10. Мне приснилось место, куда должны стекаться нонконформисты всей Земли. Я проснулся и сразу схватил холст, краски, кисть. Обычно я долго картины в голове прокручиваю, думаю, вариантов девять-десять отброшу и пишу только одиннадцатый. Я ленивый, поэтому пишу только ту картину, тот вариант, что наверняка…Да, про сны. На столике около кровати всегда держу блокнот и ручку, и еще не проснувшись как следует, записываю сон вполглаза, как будто кто-то диктует. Не делаю текст литературным, мне важно перенести сон, как он есть. В результате, выпустил двухтомник “СнАтворное”, в нем записано 90 моих снов. Как только садишься в кресло и начинаешь читать, минут через 10-15 уснешь. Гарантия. (Смеется.)
Н.Н. Ты как-то рассказывал, что по возвращении из своих вылазок в официальные учреждения советской культуры в мастерскую, ты выпивал стакан водки, врубал джаз и отключался, а к ночи ближе включался и начинал писать картины…
С.К. Однажды я пошел в Большой зал филармонии и послушал Бетховена, и понял, что существует музыка. Потом, как человек любознательный, я стал путешествовать по волнам разных радиостанций, один “Голос Америки” чего стоил. Потом вышел на рынок спекулянтов, уже зная, что хочу купить. Практиканты мореходки ездили на лето в загранплаванье. Я давал им список нужных дисков. Сам уезжал в топографическую экспедицию. Осенью мы производили обмен. Они мне – кучу дисков, я им – кучу денег. И вся зима у меня обеспечена. Но джаз начался с Луи Армстронга, Дюка Эллингтона, Эллы Фицжеральд. Увы, до сих пор ни один белый музыкант не может сыграть как надо черный блюз.
– Ты совершаешь изысканяив области перевода музыки в цвет…
– Совершенно индивидуальная вещь. Нельзя привязать определенный цвет к определенной тональности. Я считаю, научная часть вопроса отсутствует. Несмотря на то, что мы все одинаково анатомически скроены, мы все разные – по темпераменту, по биологическому ощущению цвета, сетчатка разная. И с музыкой — то же. Все сходится только тогда, когда правильно передано главное.
Н.Н. По-прежнему для достижения ощущения свободы в наших условиях необходим некий стимулятор раскрепощения…
С.К. Можно называть это просто допинг, разный по химическому составу. Да, мы не умеем главного, мы не знаем себя. Мы так далеко отошли от природы, которая нас родила, частью которой мы являемся, что мы разучились пользоваться тем, что нам дано от Бога. Потому что мы даже не знаем, что нам дано.
Нонконформисты серьезные люди, но выпили море вина. 12 апреля – 24 мая Большой зал Музея нонконформистского искусства, арт-центр «Пушкинская-10». Инсталляция «In Vina Veritas», общая часть, тайная комната №1 и тайная комната №2, светлая комната – такова уникальная экспозиция выставки «Я выпил море».
