Интервью

Сказ об утраченном «идеальном мире» CCCP

Время между двумя Олимпиадами – в Москве-1980 и Сочи-2014 – в театре еще мало отрефлексировано. Лишь иногда такие попытки возникают. Одна из них – пьеса Ольги Мухиной «Олимпия».

«Пьеса Ольги Мухиной «Олимпия» рассказывает историю одной московской семьи на фоне тектонических сдвигов в стране с момента рождения мальчика Алеши, который мечтал стать олимпийским чемпионом, но которому в 1990-е пришлось сменить спортивный костюм на униформу официанта. Родители его то защищают Белый дом, то пытаются заработать на хлеб насущный. И лишь бабушка даже в дни путча продолжает солить огурцы: «Не бросать же на полпути!» и верит, «что ровно через 100 лет после Октябрьской революции к нам опять вернется царь. Дожить бы…»

В Театре-фестивале «Балтийский дом» затеяли двухсторонний проект – в спектакле «Олимпия» будут играть артисты «Балтдома» и таллинского Русского театра. Играть его будут попеременно в России и в Эстонии, в Петербурге премьера состоится 22, 23 февраля, а спустя 2 недели – в Таллине. Инициатор идеи – главный режиссер Русского театра в Таллине Филипп Лось. После репетиции мы с ним встретились и вспомнили 1990-е годы.

НН Филипп, почему именно «Олимпия» была выбрана для совместного проекта двух театров из разных стран?

Филипп Лось. Для меня пьеса Ольги Мухиной, которая, на мой взгляд, недооценена на театральном пространстве России, – это прежде всего разговор о конце Советского Союза, о тех глобальных событиях, тогда происходивших и коренным образом повлиявших на жизнь и России и Эстонии, поэтому, думаю, спектакль вызовет интерес зрителей в обеих странах.

НН Когда несколько лет назад «Олимпию» репетировали в «Мастерской Фоменко», для которой она и была написана, некоторые актеры приняли ее в штыки, увидев в пьесе религиозную проповедь. Вы сохраните этот миссионерский посыл Мухиной?

Ф. Л. Нет, конечно. Поэтому я сильно сократил финал, по сути, это сон главного героя. Я не ставил перед собой задачу явно прочертить путь к спасению. Рядом с Алешей есть близкие люди, семья, есть любовь, которая рано трагически погибает. Но дальше нет ясной дороги, когда, как у Мухиной, через горы, через бога он может выйти из тупика. У меня в финале герой справляется с этим сам, его наркотическое прошлое остается позади как кошмарный сон, и он выходит к свету. Есть вечные ценности, и мы их и так осознаем, к ним можно не возвращаться. Мне же в этой пьесе интереснее другие аспекты. В первую очередь время – как человек взаимодействует с ним, с историей.

НН Да, я тоже эту пьесу воспринимаю не столько как проповедь, сколько как катализатор воспоминаний. Мне кажется, каждый зритель после спектакля будет вспоминать свои 1980-е, 1990-е годы. Что у вас всплывает в памяти?

Ф. Л. Я помню радостный пафос вокруг московской Олимпиады-80, то счастливое ощущение, что живу в лучшей стране на свете и как мне безумно повезло. Я помню клубные вечеринки 90-х… Еще вспоминаю напряжение октябрьских дней 93-го года. Все воспринималось в реале, а не сегодняшней лживой картинкой с телеэкранов.

НН А первое «явление» «Фанты» помните?

Ф. Л. Конечно! Папа моего школьного товарища был большим человеком в Моссовете, и во время Олимпиады на нас как раз посыпались все эти фанты, финские соки. Когда умер Брежнев и за этим последовала череда смертей, я был уже вполне взрослым человеком и вполне трезво воспринимал все происходящее. И потом – горбачевские реформы, потрясение в обществе, которое они вызвали. Важнейший момент, ставший для меня особенно актуальным, когда я начал репетировать пьесу, – три дня августовского путча. Они словно растворились во времени и сегодня не воспринимаются как потрясающее событие, а ведь тогда люди не просто вышли на улицу заявить о своих правах, а реально остановили государственную машину, готовую все повернуть вспять.

НН Но надо не забывать, что коррозия разъедала и власть и армию изнутри.

Ф. Л. Это не отменяет того, что люди, несколько десятилетий отравленные страхом, не побоялись выйти против танков.

НН Многие вспоминают танки в Москве. А у меня перед глазами Горбачев в домашней кофте – оказалось, что генсек тоже человек. Неудивительно, что кто-то переживал за него, как бабушка: «Ой, Михал Сергеич, родной, как он там, неизвестно, жив ли…»

Ф. Л. Многим, действительно, нравилось не только то, что он затеял реформы, но и то, как он тепло общался с Раисой Максимовной. Вообще, на мой взгляд, сейчас значимость этой фигуры недооценивается. Не его вина, что реформы не были доведены до конца, намерения его были благие. Я ему благодарен за то, что он сделал для всех нас. По сути, он нас освободил.

НН Вы помните, как звали четырех молодых людей, погибших в те августовские дни? И никто не помнит. Безымянные жертвы – это же так несправедливо!

Ф. Л. А кто знает имена и, вообще, сколько погибло людей в бессмысленной гражданской войне 1993 года? Я жил на Пресне с 1994 года, и кроме самостийного мемориала, который существует безо всякого внимания со стороны властей, ничего нет. Власть не заинтересована в увековечивании этих событий – героизации двух моментов в нашей истории, когда государственная машина дала серьезный сбой.

НН Пьеса «Олимпия» вся прошита песнями прошлых десятилетий – от «Течет река Волга» до «Молодые ветра» рок-группы «7Б». В спектакле они найдут место?

Ф. Л. Будут не только песни, но и танцы. А что касается стилистики спектакля, то для меня основным источником вдохновения была московская Олимпиада, танцевально-физкультурный парад триумфа. Кстати, вы обратили внимание, кому посвящена пьеса?

НН Еще бы! Лени Рифеншталь, которая сняла знаменитые фильмы во славу господства Третьего рейха «Триумф воли» и «Олимпию». Мне кажется, именно в 1990-е годы это имя вошло в более-менее массовое сознание россиян.

Ф. Л. И это посвящение для меня как режиссера стало стартом истории. Рифеншталь прославляла «идеальный мир». С этого же начинается и спектакль – с образа идеального мира, в котором на свет появляется главный герой, Алеша. В контексте его дальнейшей судьбы ощущение эйфории, пережитое в детстве, очень важно: «Я родился на Олимпе!» Именно это, а не наркотики, не клубы 1990-х формируют главного героя.

НН Вывод: у человека должны быть иллюзии?

Ф. Л. Слово «иллюзии» давно опорочено, заболтано. Но, согласитесь, каждый из нас живет в мире иллюзий, они формируют наше мировоззрение. Любая попытка структурирования действительности вокруг – это иллюзия. А самая главная иллюзия – то, что можно быть свободным от иллюзий.

НН В документальном фильме Ксении Собчак о ее отце есть сцена, где в начале 1990-х ее отец, выступая перед группой петербуржцев, говорит: «Мы работаем над Конституцией!», а в ответ ему: «Плевать на Конституцию, нам голодно и холодно!» Отражения этих настроений совсем нет в театре. Вы бы не хотели заказать пьесу на эту тему?

Ф. Л. К сожалению, нет материала. Нынешняя генерация драматургов значительно моложе меня, они не были свидетелями тех событий и будут писать, либо фантазируя, либо их высказывание окажется очень сильно политизированным. Хотя, может быть, и в самом деле имеет смысл попытаться. Но, признаться, мне интереснее не 90-е, а 80-е годы – оболганное горбачевское время, в которое произошли все важнейшие для дальнейшего развития страны события.

НН Ну да, крах империи, национальные конфликты.

Ф. Л. Моя армейская служба прошла в Алма-Ате, здесь я был свидетелем массовых выступлений казахов против власти Москвы в декабре 1986 года, когда провозглашалось: «Каждому народу – свой вождь». Для нынешних свободных стран эти годы – важнейший период, который у них давно нашел отражение в искусстве, а вот что происходило в этот момент в центре, как отпускали вожжи, как менялись люди, их мышление – об этом практически никто у нас не рассказывает. Так что, может быть, вы и правы – стоит подумать о документальном проекте на эту тему.

Ольга Машкова

Предыдущая статья

Берлинале 2019

Следующая статья

8 марта в Санкт-Петербурге с отелем "Астория"