Академик Павлов. Каким умом Россию не понять
Каждая собака знает: академик Павлов производил опыты на друзьях человека и открыл условный рефлекс. То, что он первый русский нобелевский лауреат за работу по физиологии пищеварения и создатель теории высшей нервной деятельности, тоже не секрет. Но существует и малоизвестная страница жизни знаменитого ученого, 170-летие со дня рождения которого мы недавно отмечали.
Весной 1918 года Иван Петрович Павлов выступил в Петрограде с двумя публичными лекциями «Об уме вообще и русском в частности». Их застенографировала жена ученого, но в советское время они никогда не публиковались и только в конце 20-го века появились в печати (все три лекции опубликованы в «Физиологическом журнале им. И. М. Сеченова», № 9, 1999 год. – Прим. ред.).
«Господа! Я юношей вошел в научно-экспериментальную лабораторию, в ней я провел всю свою жизнь… И мне кажется, что я научился оценивать человеческий ум вообще и наш русский в частности», – сказал Павлов и мотивировал свои лекции исполнением классической заповеди «Познай самого себя». Конечно, самое интересное в этой истории – оценка академиком русского ума. Причем не научного, который определяет только судьбу русской науки, и не крестьянско-пролетарского, а интеллигентского, который определяет судьбу народа: «Мне кажется, что то, что произошло сейчас в России, есть, безусловно, дело интеллигентского ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль».
Чрезвычайное сосредоточение мысли
Это первое свойство ума, по мнению Павлова. Но ему казалось, что русский ум не склонен к сосредоточенности. «Возьмем наши споры. Они характеризуются чрезвычайной расплывчатостью, мы очень скоро уходим от основной темы». По этому поводу Иван Петрович привел высказывание бывшего члена одной из западноевропейских коллегий: почему вы так много говорите, а результатов ваших разговоров не видать? «Кропотливость и усидчивость для нас плохо вяжутся с представлением о даровитости. А между тем для настоящего ума эта вдумчивость, остановка на одном предмете есть нормальная вещь».
Кстати, у собак, как выяснил Павлов, тоже существует два типа нервной системы: «один крепкий, солидный, работоспособный, а другой рыхлый, дряблый, очень скоро устающий. И нельзя сомневаться, что первый тип является более сильным, более приспособленным к жизни».
Непосредственное общение с действительностью
По Павлову, главная задача ума – ясное и точное познание действительности. И он очень удивлялся тому, что его студентов не интересуют опыты, которые он демонстрирует на лекциях, и что будущие физиологи не имеют реального представления о самых элементарных вещах. К примеру, не могут объяснить, каким образом к ребенку поступает молоко матери, не понимают механизма сосания: «А механизм этот до крайности прост, вся суть в разнице давления между атмосферным воздухом и полостью рта ребенка… И этот вопрос – самый убийственный на экзамене не только для студентов, а даже и для докторов». В зале засмеялись. «Это не забавно, это ужасно!» – отреагировал Павлов на смех.
«Русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует». Иван Петрович припомнил одно врачебное собрание, на котором председательствовал Боткин: «Выступили два докладчика, возражая друг другу; оба хорошо говорили, оба были хлесткие, и публика аплодировала и тому и другому. И я помню, что председатель тогда сказал: “Я вижу, что публика еще не дозрела до решения этого вопроса, и потому я снимаю его с очереди”. Ведь ясно, что действительность одна. Что же вы одобряете и в том, и в другом случае? Красивую словесную гимнастику, фейерверк слов».
Абсолютная свобода мысли и беспристрастность
Это качество ума необходимо, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке как непреложное: «Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу». Есть ли у нас эта свобода? – спрашивал Павлов. И отвечал: нет. «Я помню мои студенческие годы. Говорить что-либо против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом». То же, по его мнению, происходило и в Государственной Думе: «Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и так далее. Какая же это свобода?» При этом если реальность или новые открытия противоречат вашим идеям, нужно иметь мужество от них отказаться. Но такого беспристрастия, считал Павлов, у российских интеллигентов не наблюдалось. «Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности».
Обстоятельность, детальность мысли
Иван Петрович напомнил, как произошло открытие Нептуна: «Когда расчисляли движение Урана, то нашли, что в цифрах чего-то недостает, решили, что должна быть еще какая-то масса, которая влияет на движение Урана. И этой массой оказался Нептун. Все дело заключалось в детальности мысли». И вот эта детальность русский ум не интересовала.
«Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями». Куда весной 1918-го мы гнали до предела? В революцию, гражданскую войну. «Перед революцией русский человек млел уже давно. Как же! У французов была революция, а у нас нет! Ну и что же, готовились мы к революции, изучали ее? Нет, мы этого не делали. Мы только теперь, задним числом, набросились на книги и читаем. Я думаю, что этим надо было заниматься раньше».
Стремление научной мысли к простоте
Простота и ясность для Павлова идеал познания. Поэтому на своих лекциях он разрешал слушателям прерывать его на полуслове, если им что-нибудь было непонятно. «Почему же не пользуются этим правом? Понимают? Нет. И тем не менее молчат, равнодушно относясь к своему непониманию… Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела». Павлова это поражало.
«У нашей публики есть какое-то стремление к туманному и темному». В связи с этим утверждением Иван Петрович вспомнил, как в каком-то научном обществе делался интересный доклад: «При выходе было много голосов: “Гениально!” А один энтузиаст прямо кричал: “Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!” Как будто туманность и есть гениальность. Как это произошло? Откуда взялось такое отношение ко всему непонятному?»
Стремление к истине
В любознательности, любопытстве и стремлении к приобретению новых истин Павлов русскому уму не отказывал. Однако его тревожило, что не любит российский интеллигент постоянно возвращаться к добытой истине, убеждаться в том, что это действительно истина, а не мираж. «Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается: а, это все уже известно». Иван Петрович был озадачен: разве это верно, что прописные истины больше нас не интересуют, не определяют наше положение?
Смирение мысли
У нас, констатировал Павлов, этого смирения нет, у нас наоборот – гордость и уверенность. «Люди верили, что Россия протрет глаза гнилому Западу. И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества!» Академик Павлов был уверен: это свидетельствует, «до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем фантастически».
Горько от ума
Иван Петрович признался, что его характеристика русского ума мрачна, и он это горько сознает. Но ум – это специальный орган развития, на нем больше всего сказываются жизненные влияния, он развивается и совершенствуется. «Хотя бы у нас и были дефекты, они могут быть изменены. Это научный факт. А тогда и над нашим народом моя характеристика не будет абсолютным приговором».
Как на русский ум повлияла дальнейшая жизнь? Актуальны ли выводы академика Павлова сегодня? Надо подумать.
Светлана Мазур