Пастернак
Текст: Марина Гончарова
«Февраль! Достать чернил и плакать, рыдать над февралем навзрыд…» Борис Пастернак родился 130 лет назад, правда, 29 января по юлианскому календарю, по которому жила в те годы Россия. Ну до февраля – 1 день, подождать и уже можно рыдать.
Борис Пастернак – один из крупнейших и благополучнеших русских поэтов XX века. Московская литературная школа, творческая семья, атмосфера успеха и славы с детства, знаменитости в гостях, сразу сложившаяся писательская судьба. Его брат Александр учился в гимназии в одном классе с Маяковским, и после 1917 года братья примкнули к ЛЕФу. Позже Пастернак пошел своим путем, но благополучие судьбы и лояльность к власти не растерял. Его родители и сестры выехали в 1922 году в Берлин, т к отец, известный художник Леонид Пастернак, нуждался в операции. Но назад они не возвратились. А оба брата остались в Москве.
Я понимаю, о чем думали в мятежном Ленинграде Николай Гумилев, Ахматова, Мандельштам, Кузмин. Особенно Гумилев, который верил, что императора можно вернуть и революционный переворот – это ненадолго. А в 1924 году «железный» занавес закрылся для тех, кто остался жив. В патриархальной и довольно спокойной Москве наивно верили в светлое будущее. Даже те, кто эмигрировал в тревожные годы, стремились вернуться в конце 1930-х на явную гибель, и это уму непостижимо. Вот Марина Цветаева, например. Или Леонид Пастернак, которого Бог хранил от опасного шага и занес вместе с семьей подальше от нацизма и коммунизма в Лондон. Борис Пастернак к 1935-1937 годам кое-что все-таки понял и пытался осторожно предупредить в письмах и Цветаеву, и отца. В конечном итоге, он сам стал заложником системы – две жены и два сына. Хотя со Сталином ему удавалось договариваться, в том числе посредством авансов – регулярные поездки в Грузию, переводы грузинской поэзии. Даже наличие родственников за границей не омрачило биографии Пастернака подозрением в шпионаже – он, к примеру, ходатайствовал за арестованных Пунина и Льва Гумилева, рекомендовал Цветаеву для работы в издательстве. Эффект, правда, был кратковременный – одну вскоре сослали, а двух других снова посадили.
Опала, хотя и лайт, ждала его при Хрущеве. Нобелевская премия, «Доктор Живаго». И собственно, чем поплатился опальный поэт? Разгромные статьи в СМИ и абьюз коллег и всего народа, исключение из Союза писателей. Остался членом Литфонада, мог публиковаться и получать гонорары, жить либо на даче в Переделкино, что и выбрал, либо в московской квартире, родственники были в целости и сохранности. Расплатилась за всех Ольга Ивинская, прототип главной героини «Доктора Живаго», наверное, лучшее, что было в жизни Пастернака. Она отсидела в лагерях 8 лет, 2 раза по 4 года. Когда вернулась из первой отсидки, Пастернак не нашел в себе смелости встретиться со своей любовью, потому что она казалась ему грязной во всех смыслах. Кстати, потомки поэта оказались боевыми и тоже лояльными к власти и КГБ и отбили таки у Ивинской ту часть литературного наследия Пастернака, которая ей была официально завещана. Когда ничего не знаешь, то прикольно следить, как нескончаемо плетется кружево стихов Пастернака про обмолвки, вившиеся за ужином, про свечу, которая горела на столе, про дачу, на которой спят два сына. Все норм, когда ничего не знаешь.
В 2011 году в Петербурге на улице Пестеля появилась франшиза московского клуба «Китайский летчик Джао Да». И этот интерьер проектировал Петр Пастернак, внук Бориса Пастернака, сын его первого сына Евгения от первого брака. И я брала у него по интернету небольшое интервью для нашего приложения, журнала «Под ключ». Поскольку внутренность клуба сильно удивила меня своей деревенской архаичностью, особенно потрясли абажуры, я и поинтересовалась концептом. Оказалось, что Петр ориентировался на петербургских профессоров, ну как он их себе представлял, видимо. Кроме того, из-за неправильного расчета верхний этаж, он же зона для некурящих, вышел таким низким, что передвигаться там было можно только согнувшись пополам, ну и дым снизу просто валил наверх. Короче, летчик летал недолго – столько, сколько там служил арт-директром Сева Гаккель. А как он ушел, у самолета кончился бензин.
