Александр Невзоров: «Героев больше не будет. И хорошо»
Разрушитель мифов уверен: у нас создан культ истории, чтобы напоминать народу, что исторически так сложилось: он обязан умирать, подчиняться, переносить удары судьбы. Потому что так было всегда.
– Александр Глебович, история – наука переменчивая, неточная…
– История не наука. Начнем с этого. Наука – это то, что позволяет воздействовать на реальность, изменять ее. Если мы не можем воздействовать, то либо это незнание, либо неполноценное знание. Мы не можем, например, воздействовать на абсолютность вакуума в космосе, значит, надо признаться честно, что это пока не знания, а обоснованные предположения, которые будут дополнены в ближайшие века. И надо смириться с тем, что наука на данный момент по очень многим вопросам, кроме простейших, еще никаких точек не расставила. А история вообще не является наукой, потому что мы никак не можем воздействовать на прошлое. Мы понимаем: для того чтобы всерьез говорить о чем-то, мы можем пользоваться только первоисточниками, но эти первоисточники необходимо проверить другими источниками, а те источники еще одними. Все это превращается в дурное бесконечное проверятельство. И каждое проверятельство привносит не ясность, а очередные помехи. Правда, это касается не всего в истории. Есть вещи, за которые мы можем быть спокойны, что так оно все и было. Это касается способов заготовки дров, ткачества, истории предметов, ремесел. Иначе говоря, это касается каких-то практик, где не концентрировались чьи-либо интересы.
– А как же египетские пирамиды, строительство которых – загадка?
– С пирамидами все абсолютно понятно. Это же простейшая конструкция, никакого секрета в них нет. А есть лишь огромное количество дешевой рабочей силы, дикое тщеславие, религиозность и желание выслужиться перед небесными силами, которые должны были эти огромные тела заметить. Все это недостойно серьезного обсуждения.
– Хорошо. Мы с вами начали с того, что история – это не наука. Продолжим: что для России история?
– То, что взяли и в одной колбе смешали все взрывоопасные элементы, которые обязательно дают в своем сочетание хаос, социальные трагедии, кровь, разруху. Смешали и болтаем, не зная, что получится…
– Почему у нас история – как ристалище. На Западе никакой истерии по поводу прошлого нет, как мне кажется.
– Правильно кажется. У нас создан культ истории. По понятным причинам всегда нужно было давать нашему народу понимание, что он обязан умирать, что он обязан подчиняться, что он обязан переносить удары судьбы. Потому что так было всегда. Потому что у него особая историческая роль.
– Ладно, вернемся в день сегодняшний. Близится 4 ноября, День народного единства. Весьма странный праздник, который не обрастает мифологией и вообще не внедряется в сознание людей. Почему?
– Этот праздник абсолютно искуственен. Как искусственно было и 7 Ноября. Но тогда народ праздновал, потому что попробуй в каком-нибудь 1974‑м году сказать: «А идите вы на фиг со своим 7 Ноября. На демонстрацию не пойду, праздновать не буду, забудьте обо мне». В таком случае немедленно возникали партком, КГБ. Это силовое принуждение дало результат. А потом все поняли, что это отличный праздник: а) выходной день, б) повод нажраться, в) менты в этот вечер пьяных не забирают.
– Все то же самое можно сказать и про 4 ноября: выходной, повод для застолья… Насчет ментов, правда, ничего не скажу… Но даже как повод поднять лишний раз рюмки этот праздник не рассматривается.
– А сегодня нет репрессивного аппарата, который мог бы заставить всех праздновать. И даже как повод для встречи не годится.
– Но почему взамен Великого Октября вытащили какую-то сомнительную историю с поляками?
– Это все потому, что кто-то из современных воцерковленных ткнул пальцем и решил, что это хороший повод. Потому что у них эта дата связана с тем, что в тот момент поляки в Кремле съели патриарха Гермогена. Он был в плену, и поскольку там была очевидная голодуха, Гермогена, пусть и не представлявшего особой гастрономической ценности, скорее всего, все-таки съели. Во всяком случае, тела никто не нашел, остались лишь обрывки белого клобука и несколько обглоданных костей. И теперь все это наши деятели оформляют как большой религиозный подвиг, хотя на самом деле тогда законным царем российским был польский царевич. И то, что сегодня прославляется, на самом деле было против законного правительства. Но мы знаем много подобных историй вроде автомата, создание которого приписывается Калашникову, или истории с панфиловцами, или крейсера «Варяг». Помните, «кипящее море под нами… врагу не сдается наш гордый “Варяг”». А вы знаете, где был затоплен «Варяг»? В бухте, у причала. А экипаж с него был вывезен на английские и французские суда. Но все это правильно – публике нужен какой-то красивый подвиг.
– Но зачем придумывать что-то вроде мифа о 28 панфиловцах? Неужели на фронтах Великой Отечественной не было реальных подвигов?
– А я не знаю, были ли подвиги. Поскольку история не наука, мы не можем понять, что происходило в реальности. Мы может лишь делать какие-то трагические выводы, которые позволяют с уверенностью сказать, что заплатить за победу 42 миллионами жизней – это безумная, избыточная цена, которая говорит прежде всего о том, что руководство военными операциями происходило исключительно бездарно. И преступно. И на основании той фактуры, которая безусловна, мы понимаем, что понятие «героизм» как таковое – это понятие очень опасное, зыбкое и гадкое. Видели фильм «Властелин колец»? Это фильм о героях. Вспомните орков, которые тысячами погибали за родной Мордор. Вот отвесная стена, и орк все ползет и ползет по ней. Это же понятно, что если бы он это делал в условиях Второй мировой войны, ему бы дали Героя Советского Союза. И этих героев, самоотверженно отдающих свои жизни, там на каждом шагу. Так что я не согласен с положительной оценкой понятия «герой». На подвиг способны алкоголики, дикари, террористы. Поверьте мне, для мусульманского мира то, что произошло в Нью-Йорке 11 сентября, – это не теракт. Это подвиг. И бен Ладен не кровавая сволочь и террорист. Это герой, совершивший много подвигов.
– Вы сейчас разрушаете тысячелетнюю конструкцию «культ героя».
– Есть разные специализации. Я не гожусь в качестве созидателя. Я гожусь только в качестве разрушителя. Если вы хотите что-то построить, а на этом месте стоит какая-нибудь халупа, то вы зовете мужика с шар-бабой. То же самое делаю я. Если вы хотите иметь знание, реальное, трезвое представление о чем-либо, то прихожу я и первым делом сношу хлам, который занимает то место, которое могло бы занять знание.
– Но людям же нужны герои, все эти Гекторы, Ахиллы.
– Да, люди любят тешить себя иллюзиями…
– Подождите, почему иллюзии? Ведь за что-то люди получали Героя Советского Союза.
– Вот это очень интересный вопрос. Я им занимался предметно. Меня он заинтересовал, когда одного моего знакомого, Женю Борисова, получившего звезду героя в Чечне, осудили потом на 7 или 8 лет лишения свободы. За что? За незаконное казино, какие-то заказные убийства. С него содрали эту звезду. А мне стало интересно: а каковы судьбы этих героев? Потому что мы же привыкли: «О! Герой!» Бронзовые бюстики на Аллее Героев, пионеры ходят, старушки слезы вытирают, стопочки с водярочкой стоят, хлебушком накрыты. Если герой, то понятно, что мы имеем дело с существом высшего порядка. А я просмотрел внимательно историю героев. В частности в Германии после войны действовала банда, которую возглавляли два Героя Советского Союза. За ними числились групповые изнасилования, бандитизм, многочисленные убийства. В соседней Австрии один такой «Герой» возглавлял подобную банду, но он убивал в основном автомобилистов. Был еще такой «Герой» – Бронислав Антилевский. Ас, красавец, партийный. Но после получения звезды, попав в плен, он отправился служить в армию генерала Власова и после войны был расстрелян. А один из панфиловцев, кстати, целых два года служил полицаем в родной деревне! Был еще Герой Советского Союза по фамилии Моцный, знаменитый танкист. Его осудили на 10 лет – он убил собственного пятилетнего сына. Были случаи, когда эти Герои Советского Союза, после войны возглавившие различные хозяйственные учреждения, были осуждены и лишены награды. За что? Да за воровство, разумеется! Вспомнил! Был еще один чудесный парень. Его звали Алексей Кулак. Тоже прошел всю войну, после этого ушел в науку, работал в КГБ. Умер уже в перестройку. Похоронен с воинскими почестями. А потом выяснилось, что он в течение 17 лет работал на американскую разведку. Так что мы видим, что все эти геройские поступки на войне на самом деле ничего не значат. Что это могут быть подонки, чьи агрессивные действия в определенной ситуации оказались настолько полезными, что им да, навесили на грудь металлический предмет…
– А Собибор? Александр Печерский, совершивший единственный удачный побег из концлагеря? В конце концов, из несколько тысяч героев лишь единицы были лишены награды…
– Когда я вам говорил, что какую-то информацию мы получаем в неприкосновенности, например, как плели лапти в Олонецкой губернии. Вокруг плетения лаптей не сконцентрированы ничьи страсти, ничья гордость, ничей пафос. А когда мы говорим о различных собиборах, то должны вспомнить выведенный мною закон Микки-Мауса: за каждым Микки-Маусом прячется обыкновенная мышь. Когда вы приезжаете в Диснейленд, вы видите огромную скульптуру Микки. Это победильное великое существо, которому поклоняются миллионы людей. Но мы же знаем, что прообраз Микки – это воняющая мочой, мерзкая, все грызущая тварь. Этот закон Микки-Мауса можно легко применить ко всем историческим персонажам. Что такое герой и что такое реальный персонаж? Вы в детстве кристаллики не выращивали? Это когда берется очень насыщенный соляной раствор, можно его делать разноцветным, в него опускаем ниточку. На эту ниточку нарастает кристалл за счет того, что есть, грубо говоря, что молекулы группируются вокруг центра притяжения. Такая же история с героями. Любой герой так же похож на свой прообраз, как кристалл похож на свою ниточку. Ничего общего. Но чем гуще и насыщеннее информационно-медийно-культурная среда, а она очень насыщенная в отношении этих собиборов, бородино, куликовых полей, тамплиеров, македонских, тем дальше герой от реального персонажа. И так все в истории. Тем более у нас, в России, где из мифологии делают идеологию и в качестве материала для национальной истории сгодится любая ложь. Вот только что отгромыхали торжественно юбилей Бородина. Бородино – позорнейшее поражение, в результате которого произошло отступление армии с оставленными на поле боя 30 тысячами раненых, с бросанием на волю неприятеля окружающих деревень, с оставлением ключевого города. Это позор, о котором надо забыть, а у нас из позора сделано великое торжество.
– Одним из подобных памятных актов мог стать День «преображенской революции», как когда-то назвал провал путча ГКЧП 19 августа 1991 года Солженицын. Как начало истории «новой России». Но это событие почти сразу утратило сакральность, в коллективной памяти не сформировалось, мифологии не возникло, трое погибших не стали мучениками, и сегодня переворот называют максимально обезличенно – «августовские события».
– Пришла новая реальность. Сейчас создавать мифологию очень сложно – все дело в такой разъедающей среде, как Интернет. Интернет – это первое законнорожденное дитя настоящего прогресса. И как дитя, он нетерпим к пафосу и фальши. Все разъедено иронией, сарказмом и скепсисом. Мы живем в эпоху стеба. Сейчас стеб – это та среда, в которой только и может существовать культура. Если хотите сказать что-нибудь серьезное и важное, извольте овладеть языком стеба. Только так оно будет воспринято и понято.
– Так что, больше героев не будет?
– Надеюсь, что нет. Да и на хрена они нужны?.. Это все производные культуры. А уже давно пора понять, что культура – это ложная инструкция, как нам выстраивать личные и общественные отношения. Она ложная, поэтому на протяжении тысяч лет эти homo насилуют, отрывают друг другу конечности, перегрызают глотки.
– Какая же инструкция верная?
– Наука. Совершенно справедливо говорил Макс Борн: «Наука разрушает этический фундамент цивилизации». А я на это отвечал: «Жалко только, что она делает это медленно». Только наука дает полное представление о том, что такое человек, каковы должны быть общественные и личные отношения. И главное – ведь никто не скрывает в бронированных сейфах эти знания. Они абсолютно доступны, открыты для всех.
– Есть вещи, которые ученые не могут объяснить, и тогда некоторые ступают на поле метафизики…
– Ученый не должен ничего объяснять. Он должен быть уткнут в свое дело. Это рудокоп, который добывает руду и подает нам наверх. Нам, публицистам. А мы уже из нее делаем то, что надо. Именно публицистика прочертила дорогу науке. Ведь она началась с французских энциклопедистов – с Гольбаха, Дидро, Руссо. Они называли себя философами, но на самом деле были публицистами.
– Еще немного об истории. В последнее время возник интерес к частной жизни наших предков. Мне рассказывали, что в музее Достоевского посетителей волновала не столько история написания «Идиота», сколько быт писателя, и в частности туалетная тема.
– Разумеется. И кстати, творцы мифологий прекрасно понимали, что быт и его подробности не только приметы времени, но и личности. Вот, скажем, Лабрюйер в своих роскошных историях о жизни двора Людовика XIV описывает впечатления дам от монарха: мол, если бы он не был бы королем, с ним невозможно было бы трахаться, потому что от него воняет, как от покойника. Вероятно, вонь короля была исключительной, коли ее отметили. В те времена было другое представление о брезгливости, о вони, и обычно о плохих запахах, грязи, соплях, вшах, какашках особенно никто и не упоминал. А что говорить о Средневековье, обреченном на дикую антисанитарию? Но надо понимать, до какой степени тогда были вонючие персонажи. Только представьте себе: головные, лобковые, платяные вши во всех складках одежды. Одежда тяжелая, сложная, состоящая из фрагментов кожи, бархата, материи. Что это означает? Что их нельзя стирать вместе. То есть если вы хотите какой-нибудь колет привести в элементарно санитарное состояние, вы обязаны его разъять по швам. Выстирать каждый фрагмент отдельно, затем сшить этот колет обратно.
– Похоже, крестьяне были почище – все-таки холщовую рубаху легче выстирать.
– Ну, если ее не стирали 15 лет… Уровень антисанитарии в любой деревне было чудовищный. Что в английской, что в русской.
– Меня всегда удивляло умиление прошлым. Ведь затошнит, стоит только себе представить тот быт – чисто германовское «Трудно быть богом»…
– Было другое представление о брезгливости, о вони. О чем говорить, если девушка, для того чтобы предохраниться от беременности, пила собственные месячные, растворенные в водах 7 ручьев? И это было обязательным средством для многих поколений русских крестьянок. Или для того чтобы избавиться от головной боли, полагалось на протяжении недели носить на голове свежесодранную кожу сороки. А как задавался пол будущему ребенку, знаете? О! Если в семье очень нужен мальчик, то мужчина, залезая на свою крестьянскую даму, надевал ушанку. Если хотел зачать девочку, он это делал в бабьем платке. А какие были забавы? На ярмарки привозили очень жирных людей, которые испражнялись, и их кучи взвешивали. Здесь мы понимаем, до какой степени был удручающе примитивен человек. А если вспомнить про антисанитарию, то знаете, когда стало принято мыть руки? И какова судьба человека, который потребовал, чтобы хотя бы врачи, принимающие роды, хотя бы хирурги мыли руки?
– Я помню, что санитарией озадачились англичане в Крымской войне.
– Нет, это произошло немного раньше. Человека, боровшегося за асептику, звали Земмельвейс. Этот венгерский врач вел статистику смертности рожениц, к которым врачи приходили сразу после вскрытия трупа. И первым потребовал обеззараживать руки и инструменты. А в итоге он закончил жизнь в сумасшедшем доме, куда его сдали коллеги, от побоев санитаров… Советую почитать чудесную документально-художественную книгу Франтишека Пахнера «За жизнь матерей». Сейчас-то, конечно, именем венгерского врача назван университет, ему установили памятники.
– Но, как ни печально, он куда меньше известен, чем Флоренс Найтингейл, которая на Крымской войне вела нешуточную борьбу с грязью в лазарете.
– Во времена Флоренс Найтингейл санитария уже начала становиться трендом. И благодаря этим людям в сегодняшнюю жизнь мы пришли с относительно мытыми руками.
– По сути, это все этнография.
– На самом деле, более-менее правдивое, что есть в истории, – это, действительно, чистая этнография. То есть то, что по большому счету никого не волнует…
Елена Боброва
Фото: Лидия Невзорова
