Сергей Максимишин: Удиви, мгновение!
Фотожурналист Сергей Максимишин смотрит на мир пристальнее, чем обычные люди.
Я давно говорю, что журналистика – это когда одни люди рассказывают другим, как живут третьи. У меня есть рабочая задача, и я смотрю на мир пристальнее, чем, может быть, это делают обычные люди. То, что я своим пристальным взглядом выискиваю, я и показываю людям.
— Но что попадает в фокус вашего внимания?
Тут я руководствуюсь собственным представлением. Любой курс со своими студентами я начинаю с разговора о том, что такое хорошая фотография, предлагаю ее формализовать. В социальных сетях все кажется простым – нажали «лайк», значит, неплохая карточка. В реальной жизни, с моей точки зрения, невозможно объяснить, что такое хорошая фотография. Это как у Гумилева, который решил создать алгебру стиха, потратил кучу времени, потом плюнул и сказал, что стихи – это то, что остается после алгебры. Так и с хорошей фотографией. Я не могу назвать достаточных условий, но могу рассказать про необходимые. И самое важное в фотографии, как и в любом продукте творческой деятельности – удивительность. Если фотография удивительна, это еще не значит, что она хороша, но если она не удивительна – то она точно плоха. Соответственно, я ищу вещи, которые меня удивляют, и о них стремлюсь рассказывать людям.
— А какие вещи остаются для вас невидимыми и почему?
Невидимым остается то, что я не увидел. Я не люблю такие вопросы, честно. Это про метафизику, а я человек конкретный, физик по образованию. Меня лучше про конкретные вещи спрашивать.
— Хорошо, давайте конкретно. Что вам не удается визуализировать и почему?
Я даже расширю вопрос. Чем отличается западная школа фотожурналистики от российской? Для российского главное слово – «фото», а для западного – «журналист». И если западный журналист снимает то, что интересно людям, то русский снимает то, что визуально интересно ему. Например, мало кому из русских фотографов придет в голову снять историю про рак груди.
— Почему?
Потому что русские фотографы красоту снимают. Они снимают старушку, которая живет на Невском и у нее 18 кошек, потому что это визуально привлекательно, это легко снять. А снимать нужно не то, что легко снимать, а то, что реально волнует людей. Есть множество проблем в России, которые тяжело снять. Например, дедовщина. Это страшная штука, люди приходят из армии изломанными, половина мужского населения страны получает необратимые моральные травмы. Это жуткая проблема. Я служил в армии – я знаю, что это такое. Но я не знаю, как снять дедовщину. Потому что она проходит в каптерке в три часа ночи. Есть и другие проблемы, о которых на языке фотографий говорить сложно, ведь фотография – это тоже язык, такой же, как русский. С помощью фотографий люди обмениваются информацией, мнениями, эмоциями.
Видели ли вы что-то такое, о чем можно сказать «этого никто, кроме меня, не видел»?
Вряд ли. Это раньше перед фотожурналистом стояла задача информировать, но с появлением телевидения она изменилась. Теперь все уже все видели. Какая же теперь задача у фотожурналиста? Заставить вглядеться в картинку. Потоковое видео не умеет передавать эмоции, а мы умеем. Соответственно, наша задача сейчас не столько говорить, что было, а как это было.
— То есть показывать ваш субъективный взгляд? Не по заданию редакции – вот это, вот то сними?
На Западе существует такое деление: есть news-фотограф, который «сними нам это, это и это», и есть photojournalist, это человек, которому дается тема, и он над ней работает. То есть сайт или журнал интересует его видение. Как, например, мне звонит Андрей Поликанов, директор фотослужбы журнала «Русский репортер», и говорит: сними нам что-нибудь про Ленина. То есть его интересует мой взгляд на явление, на процесс. Существует еще третье направление, которое называется документальный фотограф – это человек, который не связан с медиа, писатель, который делает большие истории, книги. Я думаю, что моя ниша – нечто среднее. То есть я либо сам что-то придумываю и снимаю, предлагаю журналам, либо журналы что-то предлагают мне, либо я что-то придумываю, но у меня на это нет денег – и иду в журнал за финансированием. Если это вопрос о степени творческой свободы – то она у меня велика.
Сейчас мало людей, которым скажут: я хочу посмотреть, как ты эту тему видишь.
Значит, я в том малом количестве, от кого этого хотят.
— Как вы, как преподаватель, определяете, может человек быть фотографом или нет?
Через мои руки прошло множество студентов, в районе тысячи. В позапрошлом году мне исполнилось 50 лет, у меня были большие планы – сделать книжку, и еще я хотел сделать выставку «Максимишин с учениками». Стал думать, кого я готов позвать, насчитал 12 человек. Делать выставку «Максимишин и 12 учеников» — нужно быть полным идиотом. 13 тоже плохая цифра.
— Надо подождать четырнадцатого.
Наверное. Но зато, пока я размышлял о выставке, я проанализировал этих 12 учеников и понял, что у них есть общего. Это очень редкое и ценное качество – умение оторвать жопу от дивана. Без команды, без угрозы умереть с голоду – просто встать и выйти, и пойти снимать. Мне очень нравится фраза, которую сказал фотограф Саша Петросян – «Насколько увеличивается вероятность сделать хорошую фотографию, если выйти из дома!». И это качество – оно безотносительно, фотограф ты или нет. А если говорить о склонностях… Я уверен, что есть фотографический слух. Есть люди без него, таких немного, но я видел. Есть люди со слухом, а есть с абсолютным слухом – таких я тоже видел. Но наличие абсолютного слуха в фотографии, как и в музыке, не исключает того, что вы станете настройщиком. Если вам нечего сказать по-русски – что же вы скажете фотографически? За душой должно быть что-то. Человек должен быть умным, не ленивым.
— Как строятся ваши занятия?
У меня большой годовой курс. За год ученики должны мне сдать четыре истории – о человеке, о месте, о событии, длящемся во времени, и историю о процессе или явлении. Проанализировав свой опыт журналистский, я понял, что ничего другого я в жизни не снимал.
— В прошлом году у вас вышла вторая книга, средства на издание которой вы собирали на краундфандинговой платформе. Почему такую площадку выбрали?
Потому что у меня не было денег, у издательства не было денег. А я стремился сделать книжку, такую, которую мне хотелось бы прочитать, когда я был начинающим фотографом. Было много книжек про композицию, экспозицию, но вот книжки про то, как зайти к незнакомому человеку, сказать «здравствуйте, я Сережа, журналист из России» — не было, а меня этот вопрос всегда очень интересовал. В мире есть две проблемы – менеджмента и финансирования. Мне кажется, мы таким образом решили обе: книжка состоялась, тираж в 3 раза больше, чем ожидалось, и сейчас их уже не осталось. Если будет запрос – мы с удовольствием сделаем второе издание.
Беседовала Юлия Маврина
