Сергей Павленко. Рисовать – так королеву
Старинная квартира на Петроградке – с лепниной на потолке, изразцовыми печами, картинами на стенах, бронзовым орлом, зависшим над жертвой. Напротив меня – Сергей ПАВЛЕНКО, художник, который рисовал британскую королеву, современный художник-портретист, в настоящее время работающий в Великобритании. Закончил в Ленинграде Академию художеств им. Репина.
Детство будущего портретиста аристократов прошло в коммуналке на углу Герцена и Дзержинского (по старому-новому: на углу Большой Морской и Гороховой). Клопы, крысы, сосед-алкоголик с топором, печное отопление. Ленинградское такое бытие. А в 1989 году эмигрировал в Англию. С запасом красок, холста и прочего. Мечтал просто рисовать, о королеве и не думал. Да и Британия для него началась в деревне в 200 километрах от Лондона. Но однажды, бродя по одной столичной галерее, познакомился с ее владельцем. Слово за слово – Павленко получил заказ. С этого все началось. Художник родом из перестроечного Союза был экзотикой. И в то же время стиль Павленко – современная классическая живопись – отвечает традиционному вкусу аристократической элиты. Первым рискнул управляющий делами королевской семьи лорд Чемберлен, герцог Эйрлие. Успех разошелся как круги по воде. В 2002 году случился апогей – Павленко позировала Елизавета II.
– Сергей, как все случилось, кто заказал портрет?
– Многие убеждены, что королева сама заказывает портреты. На самом деле заказы поступают от различных компаний, организаций. В данном случае это была Drapers Company, в прошлом гильдия драпировщиков, а нынче – инвестиционный банк, часть средств которого идет на благотворительные цели. Членами этой гильдии традиционно являются некоторые члены королевской семьи, и в том числе сама королева. Именно в ознаменование 50-летия членства Елизаветы и был заказан портрет.
– Королева и в самом деле харизматична, как кажется, когда видишь ее на экране?
– Да, харизма, безусловно, есть. Но первое, что поражает, – в королеве нет ни малейшего пафоса. Во всяком случае, она его не транслирует. При этом очевидно: не дай бог переступить границы дозволенного, вас сразу поставят на место.
– Ваша Елизавета подчеркнуто величественна. Хотя, судя по другим вашим работам, вы часто пишите очень личные портреты. Мне, например, безумно нравится семейный портрет, который называется «Всадники».
– Во-первых, портрет Елизаветы должен был гармонировать с портретной галереей Виндзоров – и по стилю, и по размерам, и по цвету, и, конечно, по идее. Поэтому мне важно было подчеркнуть родовую преемственность королевы. Но в то же время передать то, что перед нами не только монарх, но и современный человек. Поэтому я сделал полуулыбку.
– Да, она неуловима, как джокондовская.
– Любопытно, что вы это заметили. Дело в том, что несколько лет назад ко мне обратился журналист французской газеты Le Monde: «Я пишу книгу о королеве, можно ли ее проиллюстрировать вашей картиной?» Можете представить себе, как же потом я был удивлен, увидев, что книга начинается с моего имени! Речь шла о том портрете, и автор сравнил улыбку королевы с улыбкой Моны Лизы. Потом в журнале STORY вышла статья с заголовком «Ее величество Мона Лиза».
– Завидую вам. И подозреваю, что не одна я. Мне кажется, что в России особое отношение к главной британской бабушке. Да и к английской монархии вообще…
– Да, есть в ней что-то уникальное. И замечательно, что британцы пока сохраняют свои традиции. Мне кажется, средний класс, который говорит, что монархия – пережиток прошлого, но в глубине души каждый из них мечтает: звонок, открывается дверь, а на пороге – королева.
***
Однажды Павленко пошел по стопам Репина – написал заседание верховных судей в палате лордов английского парламента. Между прочим, картина во всех смыслах историческая, не случайно были опубликованы ее открыточные репродукции. Художник запечатлел последнее дело, которое было рассмотрено в палате лордов, – нашумевшая в стране история британки, которая, страдая от рассеянного склероза, пыталась выяснить, накажут ли ее супруга за помощь в эвтаназии. Никакого сгущения красок: у несчастной свои проблемы, у лордов – свои. Но, кажется, особенно Павленко гордится семейным портретом Виндзоров (3). Кстати, увековечиться на огромном полотне примерно три на два метра повезло и двум королевским трубачам.
– Трубачи-то зачем, Сергей?
– На картине все соответствует протоколу. Дело в том, что идея была написать королеву, вручающую новое знамя военной академии Сандхерст, но Елизавета была нездорова. И тогда мне предложили вернуться к портрету через год – как раз должен был выпускаться принц Гарри, и предполагалось, что на это событие соберется вся королевская семья. Так и родилась идея семейного портрета. Но, вообще, работа была не из легких. Виндзоры плюс очень неинтересная локация – представьте себе плац, на котором все стоят, закрывая друг друга. Так что при подготовке пришлось статистов – курсантов академии – передвигать как шахматные фигуры в поисках подходящей композиции. Позже к ним присоединились принцы Гарри и Уильям, который тоже учился в академии. На принцев же была возложена и обязанность обрисовать своим родственникам расстановку фигур. Честно скажу, справились они на троечку. Ну да ладно, Виндзоры встали, я, моя жена и помощник под щелканье и вспышки фотоаппаратов папарацци лихорадочно снимали церемонию. Кстати, вначале мне предложили работать по фотографии, но, к счастью, члены королевской семьи все-таки согласились позировать дополнительно. Ну а трубачи пришлись как нельзя кстати. Они и композиционно создают среду, и украшают ее – сверкают трубы, ослепляет золотое шитье мундиров….
– Почему сегодня, в эпоху тотального фото, заказывают живописные портреты?
– Кто-то продолжает семейную традицию или, напротив, ее начинает. Кто-то просто любит живопись, а хороший портрет – это два в одном. Но здесь кроется большое противоречие, которое многих художников отваживает от этого жанра. Ведь, с одной стороны, хочется в картине самовыразиться, используя художественные возможности, а с другой стороны, творчество ограничивается портретным сходством, характером, иногда интерьером. Вот, к примеру, я писал Ротшильда. Портрет получился достаточно формальным – Ротшильд явно заказал портрет для галочки, ничуть не подключался к процессу: «Вот мой офис, такой вот я – пишите». А ведь очевидно, что мы в разные моменты жизни выглядим по-разному. И изображать на картине случайное состояние неправильно. Я стараюсь добиться определенной гармонии, подбирая цвет, позу, одежду, ту среду, которая поможет передать ощущение человека. Мне часто задают вопрос: «А как бы вы меня написали?» И я отвечаю: «Не знаю. Поиск идеального решения может занять и не один день». В итоге я обычно предлагаю два-три, а бывает, что и четыре варианта. И случается, что люди не могут сделать выбор. Например, у меня есть два портрета одной ирландки – ее муж не мог определиться, какое же платье ей будет лучше.
– А никогда не хотелось выйти за рамки увековечивания ныне живущих? Пофантазировать на тему исторических личностей прошлого?
– Конечно, хотелось. Когда я приехал писать герцога Мальборо, первое, что меня поразило: до чего же он похож на Черчилля. Признаюсь, я и не знал, что знаменитый премьер-министр тоже был Мальборо. И, получив доступ к уникальным семейным материалам, конечно, мне захотелось написать портрет Черчилля. Но куратор национальной портретной галереи в Лондоне меня предупредила, что в Англии эта картина не будет иметь никакой ценности. По логике британцев, ужасный портрет с натуры лучше прекрасного, но по воображению или фотографии. Возможно, с точки зрения коллекционной это резонно, но с художественной точки зрения с этой позицией можно поспорить – достаточно вспомнить замечательные работы Сурикова «Меншиков в Березове» или «Боярыня Морозова».
– Созданная вами портретная галерея аристократов впечатляет. А есть ли шанс у водопроводчика – если, конечно, закрыть глаза на гонорар?
– Один раз в жизни, пожалуй, я бы смог написать и водопроводчика. Особенно если у него интересная судьба, но… Понимаете, тут ведь дело не в снобизме. Когда меня иногда упрекают: «Ты пишешь только богатых и аристократов», я объясняю: «Так уж сложилось, что, как правило, элита – это высокообразованные люди, обладающие прекрасным вкусом и богатым внутренним миром. Писать их попросту интересно».
– Нерукопожатные персонажи тоже имеют шанс быть увековечены в портрете? Или все-таки есть табу?
– Я считаю, что художник – это прежде всего летописец, и он не должен писать портреты только хороших людей. Хотя понятно, что портрет серийного убийца я писать не буду.
– А если этого серийного убийцу зовут Адольф Гитлер?
– Очень сложный вопрос. В конце концов, писал же Малевич портрет Сталина. Только ли страх им двигал? А лицо Гитлера, с моей точки зрения, выразительно и, безусловно, интересно как объект для портрета. С другой стороны, конечно, невозможно было бы не осознавать, что тебе позирует палач. И, знаете, однажды я оказался почти в такой ситуации – когда писал портрет Рудольфа фон Риббентропа, сына того самого министра иностранных дел Германии, советника Гитлера. Рудольф не просто воевал в войсках СС, но воевал именно на Восточном фронте, в частности участвовал в Курской битве. После войны, как рассказывал мне Риббентроп, в лондонскую тюрьму, где он отбывал срок, к нему приходил его бывший преподаватель – в свое время Рудольф учился в Вестминстерской школе. Можете представить себе мои чувства: с одной стороны, мой отец воевал, а с другой – художник не судья. Если бы мы писали только положительных персонажей, галереи были бы пусты…
***
«Иногда требуется глаз иностранца, чтобы уловить нюансы британскости», – заметил Филипп Хук, член совета директоров Sotheby’s. И поставил Сергея Павленко в ряд с Ван Дейком. Конечно, быть портретистом аристократов приятно, тешит самолюбие. И особенно, когда дочь последнего короля Италии Виктора-Эммануила принцесса Мария-Габриэлла предлагает обращаться к ней просто – Мария. Но Павленко можно сравнить с минёром. Один недовольный клиент, и все пропало. Истеблишмент ошибок не прощает. Ни в работе, ни в этикете…
– Разумеется, существует дистанция. Формально все очень корректно – принимают позу, какую ты просишь, надевают подходящий, на взгляд художника, костюм, задают вежливые вопросы: раньше о Горбачеве и перестройке, теперь о Путине. Никаких философских бесед не ведут. Впрочем, бывают и приятные исключения, возникают более близкие отношения, как правило, это происходит с людьми, которые интересуются историей живописи. Некоторые пытаются выразить благодарность, например, король Иордании Абдулла II после окончания портрета подарил мне набор авторучек, платиновых с сапфирами. Конечно, это приятно. Но в моем случае играет роль не только социальное положение, но и то, что я из России. Я живу в Англии уже 30 лет, и понял: сколько бы выходец из другой страны там ни жил, для британцев он – чужак. Даже супербогатые русские. Их, разумеется, принимают в обществе, но за своих все равно не считают. Но, замечу, что, вопреки ожиданию, французские аристократы гораздо менее демократичны, нежели английские. Допустим, я писал портрет герцога Мальборо в его поместье. Меня представили гостившим у него Габсбургам, я был приглашен не только на ужин, но и на завтрак. А во Франции художнику иногда накрывают отдельно. Я в таких случаях отказываюсь: «Спасибо, не голоден».
Что и говорить, подарок короля Иордании ценен. Но по-настоящему самую дорогую награду Сергей Павленко получил вовсе не за портрет. Спасибо дочери короля Италии Виктора-Эммануила – на одном из званых ужинов познакомила художника с великим князем Николаем Романовым, главой императорской семьи до своей смерти в 2014 году. Позже им еще раз довелось встретиться. И тогда выяснилась удивительная история.
– После первого курса я проходил практику в Крыму. И мне нравился ракурс Ай-Петри с пляжа санатория ЦК, куда я тайком лазал через забор. И оказалось, я тогда написал пейзаж, который видела семья князя, покидая родину после революции. Конечно, картину я подарил Николаю Романову. А он мне на память вручил написанную им книгу. И самое главное – с дарственной надписью: «Сергею Павленко, истинно русскому художнику».
Елена Боброва
