Русский Лондон: тяжело быть мамой
В лондонской галерее современного искусства Tate Modern на выставке Малевича посреди зала прямо на полу сидит мальчик лет трех и вырезает из красной бумаги прямоугольники, а потом они с мамой раскладывают их на большом белом листе бумаги – получается точь-в-точь как на известном полотне прямо напротив. Ребенка и маму никто не дергает и не просит подвинуться, пойти в другое место, уйти домой (нужное подчеркнуть) и делать свои аппликации там. Смотрители галереи и посетители культурного события аккуратно обходят всю эту конструкцию из мамы, ребенка, разбросанного картона, обрезков цветной бумаги, ножниц и улыбаются.
Меня, выросшую в стране, где миром правят вахтеры с музейными работниками и все нельзя, это приводит в восторг. Мне нравится, что мои дети бегают по газонам, сидят на полу, запросто разговаривают с любым понравившимся им незнакомым взрослым и не боятся полисменов. Я пытаюсь понять, откуда берется эта внутренняя свобода – свобода выражения собственных мыслей, чувств, желаний, творческая свобода, наконец.
Когда русские мамы заходят в стандартный английский детсад, чаще всего они испытывают некоторую смесь брезгливости и недоумения. Английский садик обычно представляет собой небольшое помещение с игрушками, книжками и детскими столиками с крошечной площадкой на улице, если повезет. С двух лет малыши в детских садах не спят, а если уснут, их переносят на мат куда-то в угол той же комнаты, где все играют, и они спят там прямо в одежде. Русских мам, привыкших к просторным светлым помещениям, сменке и отдельным спальням с чистыми кроватками, это шокирует.
Кроме того, стоят английские садики в среднем около тысячи фунтов в месяц, а часто больше, и это не по карману большинству английских семей. Поэтому англичанки чаще всего рожают нескольких детей друг за другом и становятся мамами на полный день (full-time mum). Главное объяснение такой цены – правило, согласно которому на одного воспитателя в садике положено не больше троих детей до двух лет и не больше четырех старше двух. И это главный плюс, на мой взгляд. Когда я прихожу за сыном, постоянно происходят какие-то события для детей: за одним столом группка малышей вместе с воспитательницей собирает огромный пазл, за другим в огромном тазу напущена пена для бритья – и мальчишки расчищают «снег» снегоуборочными машинами, за третьим девочки делают аппликации. Малышам просто предлагают занятия на выбор, и они сами решают каждый раз, чем им хочется заняться. Даже когда все поют песни или делают зарядку, мой ребенок, который с детства не любит петь по расписанию, тихонько сидит в углу и читает книжки. И еще, что очень важно, его там искренне любят и уважают. Большая черная нянечка Сьюзан бурно радуется ему каждое утро, обнимает и спрашивает:
– Чем ты хочешь прямо сейчас заняться? Порисовать огромными мелками? Собрать пазл с Губкой Бобом? Построить железную дорогу?
– Прокатиться с горки! – радостно вопит Ежик и забывает про меня.
И поэтому мне совершенно не важно, какого размера там площадка и что дети ходят в обуви в помещении. Есть вещи поважнее. Мне кажется, что внутренняя свобода, которой большинство из нас, выросших в Советском Союзе, лишено, базируется именно на этом: уважении взрослых людей и возможности выбирать себе занятия по душе, не боясь этим нарушить правила.
Любовь и другие лекарства
У Тимофея в школе триллер с элементами мелодрамы. После уроков подбегает миссис Брайант с гримасой ужаса на лице: «Тимофей укусил одну из девочек! Я пыталась выяснить, в чем дело, но так и не смогла». Неудивительно: ребенок, конечно, знает всякие необходимые для выживания фразы типа I am cold, I want to eat, Good morning и Bye-bye, но эта ситуация явно вышла за рамки повседневных формул и ничего не подошло. «Вы попробуйте, – настаивает учительница, – с ним поговорить на своем языке. Может, он вам объяснит, что случилось. У девочки на руке прямо вмятины от зубов!» Все это она говорит очень экспрессивно и машет руками, остальные родители косятся и на всякий случай немножко от меня отодвигаются.
Дома за ужином путем длительных манипуляций, угроз и шантажа с большим трудом удается вычленить следующее: девочка Нима силком за капюшон тащила Тимофея целоваться с другой девочкой, Марион. Ребенок целоваться с Марион совсем не хотел, поэтому «зубы сами сжались и получился укус».
– Ты что, не мог вырваться? – спрашиваем мы.
– Нет, – качает головой Тимофей.
– А сказать?
– Я говорил: «No!»
– Тимофей, но кусаться – это слишком! – говорю я.
– Но у него не было другого выхода, – заключает папа.
Оказалось, Тимофею нравится Нима (на самом деле, не Нима, а «Ныииима» – Тимофей теперь исправляет нам произношение). Целоваться с другой на глазах у избранницы было выше его сил. Бразильский сериал, не иначе.
Нима – вертлявая мулатка, на полголовы выше Тимофея (попробуй вырвись!), в школу ее водит обаятельный афробританский папа в ушанке, с обезьяньей мимикой и пританцовывающей походкой, как у Балу в диснеевском «Маугли». А тут на рождественском спектакле раздали программки с именами всех артистов, и я там вычитала, что девочку зовут Nyma Kravcova. Нашел себе самую родственную полуславянскую душу. Мама Иванна – из Словении, учится на криминалиста, с крашенными в цвет баклажан волосами и вечно хмурым взором.
Теперь Тимофей с Нимой лучшие друзья, вместе играют и читают книжки. Он пишет на листочках два имени, свое и ее, она рисует ему на том же листочке смешных девочку и мальчика.
Любительница поцелуев Марион, крошечная индианка с трехсантиметровыми ресницами, шлет Тимофею открытки и конфетки в конвертах, радостно кричит: «Hellooo!» Тимофей в ответ угрюмо глядит на нее, потом демонстративно отворачивается и цедит: «Я не хочу с ней разговаривать». Я читаю лекцию о воспитанности. Мама Марион со мной не здоровается. Я ее понимаю.
В Англии дети идут в школу рано: в 4-5 лет поступают в подготовительный класс (reception), где они хоть и играют и гуляют большую часть времени, но зато нужно обязательно носить форму, в которой дети похожи на маленьких пенсионеров (у каждой школы своя), ходить в школу без пропусков и опозданий с 9 до 3 пять дней в неделю и ездить на каникулы только в каникулы.
Первого сентября в Британии нет. Обычно школа начинается числа 4–5 сентября, и никаких торжественных линеек, трогательных белых бантов и охапок цветов учителям по этому случаю не предполагается. Дети просто идут в школу. Здесь учителя в начальных классах меняются каждый год, и принято дарить им цветы в самый последний учебный день перед каникулами, вроде как благодарность. Поэтому в сентябре мои дети приходят с цветами одни. Микс традиций.
В нашем классе «Ромашки» (Daisies) 30 учеников и полный интернационал: британцы, испанцы, южные и не только африканцы, индийцы, пакистанцы, шриланкийцы, китайцы. Тимофей – единственный русский мальчик. Поэтому в самом начале, когда он совсем ничего не понимал по-английски, ему нашли русского мальчика Сашу, третьеклассника, чтобы тот переводил ему, если возникнут проблемы. Русский друг на 3 года старше – это, как вы понимаете, главный бонус новой школы.
Недавно Тимофей приходит из школы и в слезах рассказывает, как его на перемене стукнул мальчик, Тимофей на эмоциях стукнул его в ответ, а тот – сюрпрааайз, – конечно же пошел и пожаловался учительнице. Наш папа, будучи человеком, выросшим в нормальной советской школе, тут же быстро научил сына, как давать сдачи убедительно и эффективно. «Нет, я не буду так делать, – сказал ребенок. – Меня будут ругать».
Пара лет по паре дней в неделю в детском саду – и вуаля! – ваш ребенок прекрасно обточен под британские реалии. Здесь детей учат докладывать старшим, если их обижают. У нас это называется «ябедничать» и «жаловаться», а тут это единственно правильный вектор поведения. Их учат тому, что «сдача» – это плохо, а разбираться и наказывать должны взрослые: учителя, полиция, государство и так далее. Здесь в школах никто не списывает, потому что одноклассники сразу с вытаращенными глазами тебя сдадут, ведь это же нечестно, что одни – да, а другие – нет.
В нулевую температуру английский папа в теплой куртке, шарфе и перчатках несет на плечах двухлетнюю девочку в куртке нараспашку и без шапки. Рядом семенит ее сестренка, одноклассница Тимофея в пальтишке и… гольфах. Папа, запрокинув голову, смотрит на младшую, нежно интересуется:
– Милая, ты точно не хочешь надеть шапку? На улице холодно!
– Нет!
Папа качает головой и не спорит. В итоге английские дети вечно ходят с красными ушами и насморком, но зато это их личный выбор. Здесь это называется воспитанием «методом естественных последствий». Наш семейный доктор так и говорит: «У вас кашель? Так все дети кашляют!» Насморк и кашель здесь – не причина не ходить в школу, а доктора выписывают максимум парацетомол, и то только при повышенной температуре. Судя по всему, причина такого отношения к болезням, детским и взрослым, – английская стойкость и неприхотливость. По этой же причине, видимо, англичане не особенно разбираются в еде. И даже если разбираются, почему-то весьма странно относятся к рациону собственных детей.
На детском дне рождения моя подруга отломила кусочек куриного филе подбежавшей к столу дочери, сидящая рядом англичанка, в повседневной жизни читающая модные журналы, удивленно вскинула бровь:
– Зачем вы даете ей хорошее мясо? Вон же на детском столе есть сосиски!