По толстому льду
Больше 10 лет назад катанье на коньках вновь стало входить в моду. Естественно, журнал «На Невском» исследовал актуальное зимнее времяпровождение, и вот он, этот текст с небольшими сокращениями.
Текст: Марина Гончарова
По тонкому-то добровольно одни разведчики ползают, это, конечно, геройство, риск и адреналин, но радости бытия никакой. Когда же под ногой не менее 20 сантиметров застывшей воды (пусть и на твердой почве в кристаллы льда превратившейся), можно с удовольствием заняться сублимацией полетов посредством свободного скольжения.
Конькам, самым древним найденным (на данный момент), 3200 лет, Бронзовый век. Киммерийцы делали из костей домашних животных нечто среднее между коньками и лыжами, крепили к обуви и быстро-быстро бегали на своем изобретении в северных районах Черного моря, отталкиваясь кипарисовыми дубинами, кочевали. (Археологи утверждают, что так же и в каменном веке еще наши предки передвигались по льду). 2000 лет назад коньки продолжали делать из костей (домашних животных), правда, абрис приблизился к современному, аналогичному лезвию ножа. В России часто использовали кости конских ног, слово «коньки» выросло из них как яблоня из косточек Крошечки-Хаврошечки. В память о предыдущем материале, носы деревянных коньков украшали конские головы.
Тяга человека к скольжению настолько сильна, что в качестве средства использовалось все, что под руку (вернее, под ногу) попадало: моржовые клыки, стволы бамбука, деревянные башмаки. Словом, «…какие странные дощечки и непонятные крючки…» (Даниил Хармс). Позднее, века с XIV, под ногу стали попадать бронза, железо, а затем и сталь. Петр I в Голландии не только корабли строил, но и развлекался, гонял на коньках. Поскольку был он велик ростом, сгибаться пополам то для привязывания лезвий к сапогам, то вдруг поправить что, то для развязывания, ему не нравилось (предположительно). Применив корабельные технологии, соединил он лезвие и сапог намертво, и сразу четырех зайцев убил. И самому хорошо, и первый, кто додумался до такого, и слава России опять же, и потомки благодарны.
Далее коньки совершенствовались и совершенствовались, все более приобретая черты интернациональные как с точки зрения конструкторского вклада, так и в любви масс. Конькобежные клубы стали открываться повсеместно, общедоступные катки были, как правило, сезонными, на водоемах. До начала XX века конькобежцы были и фигуристами, и наоборот, одновременно с дифференциацией (профессиональным спортом) проявилась и массовость катания на коньках.
В Петербурге первые клубы конькобежцев открылись на Неве, возле Николаевского моста (предшественник моста лейтенанта Шмидта) и в Юсуповском саду, а также на Семеновском плацу, общедоступным же было катание на Екатерининском канале (канале Грибоедова). Юсуповский сад имеет длительную и славную традицию бытности катком, через 20-е годы XX века в XXI столетие. И, в отличие от Семеновского плаца (ныне Пионерской площади вокруг ТЮЗа им. Брянцева), по-прежнему остается чуть ли не идеальным местом для большого городского катка, в том числе и по оценкам многих известных фигуристов.
«Плясать на льду учился он у музы, у зимней Терпсихоры… Погляди: \\ Открытый лоб, и черные рейтузы, и огонек медали на груди…» (Владимир Набоков, 1925 год). Двумя четверостишьями ниже он придаст льду необычайный совершенно эпитет, называя его густым и шелковистым, как конскую гриву, как траву-мураву, может быть, обнажая так тайную (водную) его природу и тайную (лошадиную) природу коньков. И забавное одно наблюдение семантическое наметилось невзначай, причем исключительно в русском языке присутствует. Можно даже игру слов организовать: ах, мчится каток паровой, ледовый каток переехав. Кстати, и «конек» в русском языке имеет третий смысл, архитектурный, он на крыше располагается, если помните. Родилась загадка. Один стоит в конюшне, другой фигуры крутит, а третий высоко. (Конек).
Лондонцы вновь очаровались катками, в Британии это зимнее развлечение долго было кастовым, для истинных джентльменов, реже – для истинных леди. Поскольку мороз рекам лондонским уже века полтора не хозяин, фреона, видимо, на всех не хватает, то и катки искусственные, разнообразные, каждый год что-нибудь да новое. То двор Сомерсет-хауса, то Хэмптон-корт. Но! Историческую застройку дабы сберечь, недолго в таких местах работают ледовые арены – месяц- два максимально. Нью-Йорк же в прошлом году отметил 80-летие катка Манхеттена, первого катка города, его традиционно заливают на площадке рядом с Рокфеллеровским центром надолго – с октября по апрель. В Париже главный каток открывается на площади около мэрии, даже три катка – гигантский, средний и маленький, сказка про трех медведей, работает с декабря по март.
В советское время настоящих публичных катков было мало, конькобежную жажду утоляли на дворовых многофункциональных коробках и на льду естественных водоемов (всемирное потепление Бог, может, еще и не планировал). На Таврическом пруду каталось в выходные так много народу, что можно было потеряться. Катались все в одну сторону, по кругу, и с даже с берегов было похоже на какой-то огромный живой маховик, двигающийся тяжело и мерно. Между тем, в Америке же 1943-44 годов уже повсеместно имелись общественные катки даже для роллеров. Коэффициент массовости катания на коньках, конечно, был самым высоким в СССР и в США, и главные соревновательные коллизии в выделывании на льду фигур тоже принадлежали политическим противникам, и приравнивались к космическим исследованиям по важности приоритета.
«Катанье на коньках, бесспорно, – пишет автор XIX века, – принадлежит к числу полезнейших гимнастических упражнений: оно сообщает ловкость и грациозность движениям, укрепляет мускулы и приучает к переменам температуры. К несчастью, любителям катанья на коньках, живущим в частях города, удаленных от Невы, приходиться часто отказывать себе в этом удовольствии, сберегая время и деньги». Актуализируем цитату посредством изменения ее концовки: «…К несчастью, любителям катанья на коньках, не имеющих в уик-энд свободной тысячи рублей, приходиться часто отказывать себе в этом удовольствии, сберегая время». Когда же ударяет по водам минус Цельсия (еще лучше Кельвина, но ненадолго), слава Богу, можно отправиться на ближайший пруд или озеро, или канал.
«Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей под морозную пыль образуемых вновь падежей…» – ясно, что Мандельштам и об Андрее Белом так трогательно, и о себе, и вот, неожиданно оказалось, о нас, у кого 30 лишних долларов на выходные не завалялось. Над ледяным прямоугольником на Таврическом пруду искрится морозная пыль, образованная действиями энтузиастов, очищающих поверхность от снега. Идешь по толстому льду, мимо островка утиного, солнышко, детишки скользят, раскинув ручки, щебечут. Как птички. Хорошо.
«Петербург на Невском», декабрь 2007
