Экзегезы широкой реки
Очередная попытка Невы выйти из берегов была вовремя предупреждена закрытием дамбы. Дамбы, которую строили 22 года, благодаря которой соединили Кронштадт с Петербургом и из-за которой сильно обмелел и без того неглубокий Финский залив. Но город комплекс защитных сооружений из 11 дамб все же спасает, хотя Фонтанка, например, в первый день опасности едва не залила набережные. Нева, кстати, не успокоится никак, между тем седьмой день пошел.
Все, что нужно знать про нашу широкую реку, было опубликовано в журнале «На Невском» еще 10 лет назад, и все это – здесь.
Текст и фото:
Марина Гончарова
Спустя несколько дней река раскинулась вольно, затопила пристани и причалы. И снова стало холодать. По воде поплыли кулебяки, античные тоги, простыни, как их полощут в деревнях, гигантские фрагменты живой кожи – кого же? – все в складках. И другие льдины, желеообразные как медузы, тайно и тихо, переваливаясь с боку на бок, двигались под водой у самой поверхности. И вдруг полетел снег, хаотичный, как движение хромосом, но его пляска скоро упорядочилась, будто пылкое желание потянуло сперматозоиды в какую-то грандиозную трубу, и они помчались потоком, подчиняясь этой сверхъестественной воле и захватывая с собой блики иллюминаций.
Потом опять случилась оттепель, и волны, провоцируемые капризными ветрами, бились в гранит, весело и грозно. Нева в очередной раз стремилась к древнему единству. Если говорить конкретно, это была 302-я попытка архаичного, но никогда не увядающего, стремления вернуться в лоно, высотой 210 см, на 50 см сверх ординара.
Происхождение широкой реки загадочно. Возможно, это самый первый миф нашей болотистой местности, метафизику и реальность которой, как известно, сочетает в среднем пропорция 1:1. Есть несколько гипотез, но нет единственной и неоспоримой. Если вкратце и популярно: 10000 лет назад все были одно – Ладога, Нева, Финский залив. И имя на всех было одно, сарматское – Алдеа или Нево, с вариациями. 7500 – 4500 лет назад начали происходить разные геологическо-климатические изменения. В результате одно разделилось сперва на два – Литориновое море (по названию моллюска – его обитателя) и Ладожское озеро. А затем и на три. В прорыв между водоемами с неравными уровнями хлынула река, Литориновое море, отступая, манило ее за собой, в остающийся Финский залив. По новорожденности она пользовалась руслами более старых рек – Мги и Тосны, 2500 лет назад приняла формы почти современные и, ослепительно молодая, заблестела в собственном русле.
Пушкин в «Медном всаднике» дал технически точное описание механизма петербургского наводнения и его глубокое философское осмысление: «Нева всю ночь \\ Рвалася к морю против бури…Но силой ветра от залива \\ Перегражденная Нева \\ Обратно шла, гневна, бурлива \\ И затопляла острова, \\ Погода пуще свирепела, \\ Нева вздувалась и ревела, \\ Котлом клокоча и клубясь, \\ И вдруг как зверь остервенясь, \\ На город кинулась». Иначе говоря, если нельзя впасть обратно в глубокое эмбриональное детство, то имейте по взрослому счету на все сто: «К решеткам хлынули каналы, и всплыл Петрополь как Тритон…» – «Медный всадник» далее.
В русской литературе, особенно в поэзии, неразрывны три образа русской государственности и патриотического пафоса. Петр I, Санкт-Петербург и Нева. Великий император ровно в меру своей физической жизни стал символом, но город и его река или, может быть, река и ее город, пишутся с натуры и одинаково парадоксально. Петр Вяземский: «Великолепная и светлая Нева…» Анна Ахматова: «Над Невою темноводной…» Владимир Бенекдитов: «Нева, красавица Нева!» Николай Гумилев: «Но нет, изменчива Нева, Ей так легко стать снова мрачной…» Кстати, больной реку в период наводнений назвали лишь Пушкин и Гумилев. И если у Александра Сергеевича – это драма, то Николай Степанович изящно-ироничен: «…Река больна, река в бреду, \\ Одни, уверены в победе, \\ В зоологическом саду, \\ Довольны белые медведи». Несмотря на разницу в тональности, они оба одинаково хорошо понимали, что диктат прапамяти – это болезнь. Но в одном определении реки-озера все сходятся. Александр Блок: «Над исполинскою Невой…» Мария Моравская: «Нева, расширенная мглою, \\ Стала огромным морем, \\ Великое Невское море \\ Вне граней и вне государств…»
При длине в 74 км ширина ее колеблется от 210 до 1300 метров, средняя – 400-600 метров. Чуть менее половины ее длины, почти всю нижнюю часть реки, по обоим берегам занимает Петербург. Наибольшая глубина 24 метра у правого берега Арсенальной улицы в Петербурге, наименьшая – 4,5 метра – в месте древнего прорыва, в Ивановских порогах. Впадая в Финский залив, на бар, то есть направляющую песчаную гряду, Нева взбирается пятью конечностями-рукавами. Это и есть ее мифическая дельта, которую специалисты называют ложной. Поскольку она образована не как все нормальные дельты равнинных рек – оседанием ила, а текучей работой воды реки и вод залива.
В конце прошлого века на Неве был 101 остров. В 1930 году, в результате намыва грунта, их количество сократилось. Вообще за полтора века, с 1824 года, от времен знаменитого наводнения, их количество уменьшилось со 147 до 42. В конце XX века из этих 42 названия имели всего 29, остальные имена утрачены. Прежде в дельте было много маленьких, хозяйственных, островков-складов, их называли Буяны: Масленичный Буян, Пеньковый Буян, Сельдяной Буян и т. д. На них было удобно держать товары – охранять от краж и пожаров, грузить на плавсредства. Они превратились в полуострова после засыпки многих каналов и проток. Лично мне жаль.
«Широкая река лежала перед ним, белая и застывшая, как язык континента, скованный немотой, и большой мост аркой возвышался в темно-синем небе, как железное нёбо. Если у мальчика было две минуты в запасе, он скатывался на лед и проходил двадцать-тридцать шагов к середине. Все это время он думал, что делают рыбы под таким толстым льдом». Наверное, то же, что думал Иосиф Бродский, когда по дороге в школу выбегал на Неву, думают до сих пор все выходящие на ее лед. Этот священный адреналин неистребим в крови петербуржцев. Лед Невы никогда не был только практической переправой или площадкой для зимних игр. Он непременно еще и ритуальное поле, овеянное героической романтикой.
Например, Борис Анреп, в революционную осень, снявши с шинели офицерские погоны, обходя группы восставших у мостов, шел через Неву на Моховую улицу навестить Ахматову. Классический пример частного лирического мужества, который повторяется и повторяется в анонимном варианте. Жажда испытать себя всегда может быть утолена рекой Невой в том или другом ее физическом состоянии, в той или иной мере.
По официальной версии легендарные морские лейтенанты Хвостов и Давыдов (см. «Юнона» и «Авось!») в начале октября 1809, напившись пьяны на Васильевском острове, в 2 часа пополуночи пытались перейти Неву. План состоял в прыжке с одной части разведенного уже Исаакиевского моста на проходившую баржу, с баржи – на другую часть моста. Так оно было или нет, уже никто не ответит. Однако с тех пор двух русских героев никто не видел. Тайна странной, почти синхронной, гибели пусть и совершенно безбашенных, но все же морских «волков» во цвете лет сокрыта молчаливой северной рекой и до сих пор тревожит умы.
Широкая река вплелась в историю блокады Ленинграда и водой своей в ведрах на коромыслах, и льдом «бутылочного горла», и Бог знает, что бы, если бы не она, такая полноводная и свободолюбивая, и нет слов больше, пронзительная тема.
В 1812 году появилась первая навигационная характеристика Невы. В 1850 году первый постоянный мост – Николаевский, впоследствии мост лейтенанта Шмидта, в 1879 году – постоянный Литейный мост. В 1894 году на плане города обозначаются пароходные перевозы и большое количество пристаней, что улучшало сообщение между частями города. В 1903 году был закончен Троицкий мост, в 1911 – мост Петра Великого, впоследствии Большеохтинский, в 1916 достраивался Дворцовый. Навигация открывалась блестящим уличным торжеством, как правило, в первой- второй трети апреля, и закрывалась в конце октября. Традиция веселого публичного открытия реки для судоходства затерялась в сутолоке лет, рассеялась в День Военно-морского флота и потом в День города. Правда, в Петербурге четвертый год проходит в мае фестиваль корюшки, может, закрепится в традиции городского праздника.
Милейшая эта рыбка семейства лососевых длиной до 30 см из всех русских рек входит на нерест только в Неву и Нарову, и стала известна всей России вместе с восшествием Владимира Путина на пост президента как один из символов и любовей Петербурга. Однако наша радость с запахом свежего огурца так и не очаровала, например, москвичей, лишь значительно подорожала за кг. Особенно если учесть, что и уменьшилась количественно, хотя предрекают, что в нынешний сезон она вернется. Сезон – это, когда весна на пороге, и запах корюшки как дудка Крысолова – пойдешь за ним на край света. Но опытные рыбаки начинают ловлю с декабря. Идут поздно вечером на реку в распахнутых камуфляжных фуфайках, с коловоротами в рюкзаках, лица довольные, и песни мурлычут.
“Acqua alta” – “вода поднялась”— предупреждают в Венеции по радио. В Петербурге по-прежнему возможность расчета подъема воды в Неве остается одной из важнейших задач. 30 ноября 1999 года “осада и приступ злых волн” нанесли городу ущерб в 50 млн. рублей. Первое наводнение Петербурга случилось через три месяца после его основания, высотой более 200 см. Следующее, ужасное, – в сентябре 1777, 310 см. Екатерина ввела знаки и сигналы для оповещения: палили из пушки, били в барабаны, вывешивали на Адмиралтействе флаги, ночью зажигали фонари. Система существовала 100 лет.
До сих пор самое жуткое наводнение за почти 304 года – то самое, описанное Пушкиным, 7 (19) ноября 1824 года. Вода поднялась на 410 см и залила весь город, вышедшая из берегов Фонтанка дошла до Моховой улицы. По официальным данным погибло от 208 до 569 человек, было разрушено 462 дома и поврежден 3681 дом. Спустя век, уже при другом политическом устройстве, катастрофа повторилась. Ученые активизировались, но, несмотря ни на что, надежного и удобного метода, дающего городу фору перед стихией хотя бы в 12 часов, говорят, так и не имеется. Река сопротивляется прогнозированию, ей приятнее инстинкты и воля ветров.
Нева одна вытекает из Ладоги, втекают же в озеро три реки. ГЭС есть на всех: на Свири, Волхове и Вуоксе. Нева одна не служит. Строительство ГЭС на ней не будет рентабельным, уровень ее воды чуть выше уровня вод Финского залива. Поэтому между приступами безумия она живет естественными заботами реки: несет на своей спине суда, поит город и позволяет собой любоваться. Между прочим, напоить Нева может еще 10 таких мегаполисов как Петербург, и вода ее вполне экологична, ладожская же вода до недавнего времени даже в обеззараживании не нуждалась.
Теперь уже сложно расставить акценты – истинная река Петербурга или подлинный город Невы, все перепуталось – где Лета, где Лорелея. Мы живем в Петербурге на реке Неве. Мы такие, как эта река и как этот город.
Опять все оттаивает после холодов. Вдоль набережной лед тоньше и бесснежнее. Застывшие остатки прошлого наскока волн на пристань лежат и ждут своего часа. Отбить носком сапога острую ледышку, бросить с проверкой близ гранитной ступеньки и слушать, как чисто и долго она звенит, пробивая зеленоватый лед.
«На Невском», февраль-март 2008
