Чужая мечта как паровоз для собственной
Русский перевод англоязычного романа Владимира Набокова «Лолита» 1955 год) вышел в 1967 году в нью-йоркском издательстве «Федра», то есть пятьдесят лет назад. В СССР он, понятно, был запрещен, и увидел свет в библиотеке журнала «Иностранная литература» (!) только в 1989 году, то есть в будущем году можно будет отмечать 30-летие свободы в России. Кстати, кроме популярной кинематографической версии романа Эдриана Лэйна, была еще версия Стэнли Кубрика в 1962 году. Текст про нимфеток вышел в журнале «На Невском» в 2007 году, к 40-летнему юбилею русского перевода романа, и он исследовал границы свободы нашего общества на тот момент.
Текст: Марина Гончарова
Нимфетка – образец новой сексуальности. Новый термин в новых психологических словарях. Не нимфетка, а новая сексуальность. В XXI веке много что новое. «Современный подход к сексуальным проблемам означает многообразие и вместе с тем индивидуальность форм сексуального самовыражения для каждого отдельного человека», – цитирую словарь. Новый виток эволюции – самовыражение (и самоутверждение ?) через секс. Нимфетку (и это общеизвестно) изобрел Набоков. Он наименовал и исследовал явление как писатель, не как мужчина. «… мною изобретенный Гумберт – иностранец и анархист, и я с ним расхожусь во многом – не только в вопросах нимфеток», – цитирую Набокова.
«Как описанию клинического случая, /«Лолите»/, несомненно суждено стать одним из классических произведений психиатрической литературы, и можно поручиться, что через десять лет термин «нимфетки» будет в словарях и газетах», – опять цитирую Набокова про его лучшую английскую книгу. Он ошибся дважды. В вопросе специализации романа и в вопросе времени. Термин «нимфетка» оказался впаянным в интернациональный слэнг (через газеты и словари) года через два после выхода первого, французского, издания, и, видимо, навсегда. Литература очевидно приобрела больше, чем психиатрия. Общество же буквально обогатилось бесценным нравственным уроком, на который Владимир Владимирович (Набоков) обратил его (общества) внимание в первом же предисловии. Потому это произведение никогда (вопреки расхожему мифу) нигде (даже в Америке) не было запрещено к печати, массовая Россия его просто не знала.
Самые свежие манги о школе (и после школы) занимаются совершенно аналогичным промыслом: рискованные виражи сюжета призваны привлечь внимание (родителей, педагогов, социальных работников) к жизни учениц. (Потому японскую мультипликацию тоже никто не запрещает, хотя некоторые манги все же в США публиковать отказываются. Ну до чего ханжеская страна, честное слово, хуже СССР! Кстати, кажется, «Лолиту» еще никто не анимировал, и, видимо, время близится.) Индустрия моды тоже стоит на страже. Лолитки и нимфетки в пестром, коротком, ярком кокетничают с подиумов, флиртуют с залом, насыщая атмосферу ионами сексуальности, электризуя публику до состояния, близкого к короткому замыканию. Нижняя граница современного возрастного девичьего стандарта приближается к средневековой. Причины вот разные.
Джульетткам по четырнадцать лет было потому, что смерть за ними приходила раньше, чем рано. Парисы сорокалетние стариками считались, сколько же молодой (действительно) жене (любовнице) быть должно? Физиология, успеть до трубы. (Хотя стоит отметить позицию папы Капулетти, отбивавшегося от сватовства настырного Париса. П.: «Вступают в брак моложе, чем она». К.: «Но эта зрелость ранняя вредна».) Сейчас средний трубный зов звучит раза в два позже для мужчин и раз в пять – для женщин, куда торопиться? А это другое. Типа «ирокеза» из дредов или пирсинга на пятке. Или «сегодня я бабочка, а завтра крокодил, а что?» Психология, из циклов «желания» и «табу», все рождено умом. По Фрейду рассматривать не будем, даже Набоков, претендуя на психиатричность (новое слово, ура, я тоже новатор!) «Лолиты», норы в душах персонажей рыть не стал.
Теперь базовое понятие. Нимфы. В античной традиции они связаны в частности с водой и вообще с силами природы, причем иррационально. Сутью обладают божественной и в одном ряду с хтоническими демонами стоят. Предвидят будущее, играют важную роль в любви и смерти людей, приобщая их к мудрости и безумию. Срок жизни им отпущен семь тысяч лет. В переводе же с древнегреческого слово «нимфа» означает, собственно говоря, невеста, или девушка, достигшая возраста вступления в брак. То есть при высочайшей степени интеллектуального и психического развития наблюдается равная ей степень физического и сексуального развития, причем чаша весов находится в равновесии от самого появления нимфы до самого ухода ее в небытие. Удивительные барышни. Орфей-то не дурак был, Эвридикой пленившись до умопомрачения. (Режиссеры и писатели, особенно авторы жанра «фэнтэзи», тоже не дураки, и нимфы прекрасным образом тысячелетия свои проводят на киноэкранах и книжных страницах.)
И, наконец, нимфетка. Возьмем аналогии, чтоб было понятнее. Вуаль – вуалетка, каска – каскетка, конфета – конфетка, замета – заметка и так далее. Умаление свойств при их неизменности, все то же, но меньше и декоративнее, что ли, кукольнее. Получается, что нимфетка отличается от нимфы размерами и накалом страстей. Поскольку (см. выше) кто знает, сколько нимфе лет? Между тем, нимф жалко. Нимфоманию специалисты полагают болезнью, бедствием, безудержным и беспорядочным влечением женщин к любым партнерам (как, например, сатириазис у мужчин, название происходит от Сатира, кстати, сына бога Гермеса и нимфы Дриопы). Нимфетки же полагаются по юности лет и инфантильности личности естественно безответственными и легкомысленными на празднике чувственности. Как раз это и привлекает к ним зрелых мужчин определенного типа: как правило, хорошо образованных, одиноких, склонных к рефлексии, потому imagine, так сказать, к тому же, очень богатых. (Молодые удачливые мужчины, скорее, предпочтут оформленность телесную и душевную, равноправного товарища по любви и сексу). Гумберт Гумберт выписан Набоковым до символа.
И Дололрес Гейз – до символа. И хотя эдиповы мотивы здесь только угадываются, про них все равно думаешь, потому – куда от них денешься, они везде есть. Мне поэтому весьма уместным (и актуальным весьма) кажется вопрос, который задает Виктор Пелевин в «Священной книге оборотня». А именно: «Кто твой герой, Долорес Гейз? Супермен в голубой пелерине?» И ответ тут же дан. А именно: «О, дальний мираж! О, пальмовый пляж! О, Кармен в роскошной машине!» С одной стороны, полная неразборчивость, а с другой – жесткая концепция. Тяжело было нимфеткам – пятидесятницам, двигались практически наугад, исследований почти никаких про них еще не было, шли на поводу у мужчин, появившихся в поле зрения, поскольку ведь строгость нравов имелась. Но их достижения – вне времени. Классическая пара, к примеру, до сих пор классическая: школьный учитель – школьница. Клинический случай тоже до сих пор клинический: друзья родителей (с вариациями – родители друзей).
Современные наши Лолиточки знают, в каком возрасте девочка бывает Лолиточкой. Да вообще они все про себя знают. И про пары свои тоже все знают. И по Фрейду, и по Набокову, и по мангам, и по Сети etc. Но странным образом, разделение мечты и желания происходит и происходит, уходя дублями куда-то уже в зеркальную бесконечность. Между суперменом в голубой пелерине и Кармен в роскошной машине как раз и находится дальний мираж и пальмовый пляж. Или нет. На одном берегу – супермен в голубой пелерине как дальний мираж, на другом – пальмовый пляж и Кармен в роскошной машине. Так или иначе, девочки с предельной ясностью понимают свою нимфеточную четырнадцатилетнюю природу. Ромео был только у Шекспира. Такой красивый. Такой страстный. Такой смелый. Такой богатый. Потому здраво (из головы) выбирается путешествие на один берег, с него ближе добраться до
другого, гораздо ближе, чем из исходной точки, и в этом нет цинизма, всего лишь расчет, забота о соединении мечты и желания.
Любопытны комментарии блогеров на японские манги в стиле «лоликон», они серьезны и вдумчивы (и комментарии, и блогеры). Пишут о том, что тема восприятия девочками семьи, школы, друзей, их жизни и прошлого превращает манги в глубокие драматические произведения. О том, что девочки невероятно индивидуальны и по-своему эротичны. О том, что совместились, казалось бы несовместимые вещи, такие как лоликон и романтика. (Они, между тем, совместились давно: Набоков поймал не открытую еще в 50-е годы самку бабочки голубянки рядом с городом Лолита, штат Колорадо.) Романтика и лоликон одновременно в том, что Долорес Гейз была мечтой Гумберта Гумберта.
Поскольку оба они символы, то решимся на обобщение. Божий промысел состоит в том, что роман с нимфеткой означает для пожилого богатого человека в будущем (для кого – далеком, для кого – не очень) только одно: гибель. Как бы он не исхитрялся избежать расставания, оно случится. Потому что планы Лолитки предусматривают использование чужой мечты как моста или паровоза для реализации собственной. Когда это происходит, вспомогательное оборудование бросается в чистом поле на произвол судьбы. Даже если мечта осуществлена не совсем или не осуществлена совсем, огонь все равно вырвется на свободу и уйдет по степи дальше. Стареющий же любовник никогда больше не отправится от этого удара. Он потерял все, что было поставлено на кон, он потерял себя. Он – бабочка, которая опрометчиво бросилась в костер своей мечты и обожгла крылья навсегда, причем осторожнее ему быть не суждено.
«Свет моей жизни, огонь моих чресел, грех мой, душа моя», – Владимир Набоков в «Лолите».
Тема, кстати, весьма современна, еще одним боком – молодежь нынешняя в достаточной степени, да нет, прямо-таки сильно, озабочена взаимоотношениями души и тела, обособляя их друг от друга и не желая соединять в единую сущность. А нимфетка (вослед нимфе) – подходящий пример для разбора, сумма этих слагаемых, психо плюс плоть. И при всей ее (темы то есть) обрывности (ура, опять новое слово!) сделать вид, что этого нет, нельзя, надо стоять на обрыве, честно балансировать на одной ноге и смотреть вперед, на черту горизонта. Ну вот потому и закончим, чем начали – цитатой из Набокова: «В конце концов мы не дети, не безграмотные малолетние преступники и не питомцы закрытого среднего учебного заведения, которые после ночи гомосексуальных утех должны мириться с парадоксальным обычаем разбирать древних поэтов в «очищенных» изданиях». Sic.
«Петербург на Невском», март, 2007
