Наступило время волков?
В Театре-фестивале «Балтийский дом» премьера. Дают Островского, «Волки и овцы». Спектакль поставил польско-русский режиссер Анджей Бубень, один из самых востребованных в современном театральном мире. Он ставит спектакли в ведущих театрах России и Европы, синтезируя разные культуры. Получается полифонично. Журналу «На Невском» Анджей Бубень открыл некоторые секреты своей творческой кухни. А заодно объяснил, зачем он влюбляется в актеров, почему театральный буфет так важен для режиссера и кого в нашем мире больше: волков или овец.
Текст: Галина Сергеева
Самое важное место в театре – буфет
– С одной стороны, вы выпускник Петербургской театральной академии, с другой – Варшавского университета. Чего в ваших работах больше – полифонии или гармонии?
– Синтеза. Но, надеюсь, больше гармонии. Я сочетаю российский психологический театр и европейские поиски существования на сцене: поиски формы, ритма, работы с телом, со звукоизвлечением.
– Как вы выбираете материал для своих спектаклей?
– Сотрудничаю с агентствами, которые занимаются современной драматургией, они отбирают пьесы сообразно моим вкусам, театру, которым я занимаюсь, и присылают мне. Выбираю материал, иногда сам перевожу – я же филолог по первому образованию, и мне очень нравится это занятие. Хотя главным критерием отбора является сам театр. Нужно время на то, чтобы ознакомиться с репертуаром, пообщаться с актерами, посидеть в буфете. Буфет – самое важное место в театре, своеобразный центр жизни. И только когда понимаю, какие артисты работают в театре, останавливаюсь на той или иной пьесе.
– Что главное в процессе постановки?
– Самое важное – чтобы процесс, в который мы погружаемся, был плодотворным, интересным, чтобы все его участники получали не только удовольствие, но и пользу. Смыслы, размышления, которые предлагаю, должны попасть в артиста, а это случится только в том случае, если я артиста знаю и симпатизирую ему. Без взаимной влюбленности мне работать сложно.
– Артист, в свою очередь, должен быть влюблен в зрителя?
– Мне кажется, влюбляться в зрителя необязательно, да и не всегда возможно. У артиста должно возникать желание высказаться, донести свою точку зрения до тех, кто сидит в зале. Не учить, не заниматься внушением, что иногда театр, к сожалению, делает. Не нужно думать, что зритель до чего-то не дорос. Он интуитивно понимает, когда с ним говорят серьезно, а когда просто улыбаются, подмигивают, да еще, не дай бог, кокетничают. Мы ведем серьезный разговор, что не исключает юмора, и всегда находим отклик.
Анджей Бубень сочетает психологический театр с новыми формами
Мозг и душа обязаны трудиться
– Увы, я иной раз боюсь идти в театр. Боюсь пошлости, развлекательности.
– Это большая проблема не только в России: уровень глубины разговора со зрителем с каждым годом все ниже. Если все время ставить перед человеком маленькие преграды, ему будет удобнее через них перешагивать, но мышцы-то атрофируются. Мозг тоже должен трудиться, чтобы, извините, не поглупеть. А современный потребитель сферы развлечений начинает привыкать, что преград практически нет. Все разжевано, в рот положено, только глотай. Но я по-прежнему верю, что разговор о серьезных вещах необходим.
– Этому вы учите своих студентов в Российском государственном институте сценических искусств?
– Я веду режиссерский курс в мастерской Юрия Красовского и параллельно обучаю студентов актерскому мастерству. Опираюсь на уникальное явление – русскую психологическую театральную школу. Пользуюсь ею и в европейских театрах. Как ни странно, школа эта не так уж глубоко изучена в Европе, и многие артисты там воспринимают то, что для нас очевидно, с широко открытыми от удивления глазами. А в России я даю актерам и режиссерам европейские наработки. Все-таки в театрах сейчас многообразие режиссеров, и у артиста должен быть широкий набор инструментов. Будет постановка в традициях Станиславского и Таирова – он готов сыграть. Будет потребность в более формальном подходе к роли – и это он сможет.
– Зачем нужны антропологические исследования в современном театре?
– Антропология очень важна сегодня для осознания своих корней. Молодые люди, пришедшие в институт, ничего про себя не знают. Это общеевропейская проблема. Есть цикл упражнений, заданий, которые открывают огромное поле для антропологических размышлений. Когда ты начинаешь понимать, кто был твой дед, прадед, ты узнаешь очень многое про самого себя. И тогда дорога под названием «жизнь» перестает быть случайной и бессмысленной. Необходимо знать и собственные корни, и культурно-исторический фон произведения, с которым работаешь. Молодым режиссерам кажется, что они творят нечто революционное, не зная, что революция произошла двадцать, а то и сто лет назад. Нужно осознать, что все уже было до тебя. Только тогда сможешь стать действительно настоящим революционером в искусстве, а не ребенком в коротких штанишках, который кричит, что он новый великий режиссер. В России исторический контекст настолько непростой, многослойный и неоднозначный, что осмысления его хватит еще на ближайшие сто лет.
О соотношении волков и овец
– Почему режиссеры снова и снова возвращаются к классической литературе?
– Это очень простой вопрос. Если внутри произведения заложен подлинный человек, он всегда вылезет. Мы же все равно говорим с людьми про людей. Можем отбросить форму, устаревшие язык, стиль, костюм, но остается суть человека. Если он ощутимый, мясистый, настоящий, не придуманный – тогда и выходит классика, и поэтому мы к ней все время возвращаемся. В современной драматургии ищем того же.
Непросто играть волков, в том числе и в овечьей шкуре
– В новом спектакле «Волки и овцы» вы тоже отбросили исторические реалии?
– Островского вообще ставить непросто, он требует особого умения, даже особого таланта существования на сцене. «Волки и овцы» написаны как комедия, но довольно жесткая, а местами жестокая. Текст очень точно попадает в контекст нашей сегодняшней жизни. У Островского есть и сатира на политику, и в этом плане тоже ничего не изменилось. Мы не особенно старались сделать его современным, хотя играем не в декорациях и не в костюмах эпохи (есть в этом некий фьюжен). Но мы хотели сохранить мысль автора.
– О том, что среди людей есть волки, а есть овцы?
– Увы, с того времени, когда были волки и были овцы, мир изменился. Стал жестче, циничнее, злее. А человек в своей сущности не поменялся. Иногда он хитрый, иногда жадный, иногда наивный до боли. Мы живем в мире, где сплошные волки. И даже те, кто выдает себя за овец, тоже оказываются волками. Только в овечьей шкуре.
– Не обидно, что ваше искусство не остается в веках, как литература или живопись?
– Наши постановки живут столько, сколько их помнят. Сейчас я работаю над пьесой, которую буду ставить в следующем сезоне. В ней звучит один из главных вопросов – о смысле жизни. Если этот смысл находится, то все бытовые неудобства, все человеческие беды отходят на второй и третий планы, и мы счастливы. Мы занимаемся тяжелой работой, но если в ней есть смысл, и смысл этот обогащает людей на сцене и в зале, значит, мы делаем полезное дело. И тогда спектакли остаются в памяти зрителей.
Шекспир во время карантина
Во времена всеобщего карантина Анджей Бубень стал режиссером одного из первых в мире спектаклей в технологии screen-live («жизнь на экране»). Этот жанр придумал Тимур Бекмамбетов: действие происходит на экранах компьютеров и смартфонов героев. Так была поставлена и снята пьеса Шекспира «Сон в летнюю ночь». Спектакль идет на четырех языках, его уже показали по телевидению в Великобритании и США.
«Работа продолжалась около четырех месяцев, это был очень интересный опыт – как сделать спектакль, не выходя из дома», – вспоминает Анджей Бубень.
Параллельно он работал над инсценировкой «Отцов и детей». Сейчас приступает к работе над спектаклем по этому роману. Журнал «На Невском» ждет нового прочтения Тургенева. И новых смыслов.
