Персоны

«Асса» как инновация и мания

Именно после этого нетленного фильма Сергея Соловьева Африка (Сергей Бугаев) стал не только известен как мальчик Бананан, но и превратился в кумира. Картина вышла на экраны почти накануне последнего десятилетия XX века, с которого началась и новейшая история России. Африка, верный и преданный сын ленинградского андеграунда, патриот страны, проводник русской культуры, сторонник научного и образовательного подхода к искусству, стал тогда и человеком мира.

– Для всех русских людей, и для меня в том числе, открылось окно в мир. Я принадлежу к первому за тысячелетие русскому, российскому поколению, которое вдруг получило право чувствовать себя во всем мире как дома. Появились такие мощные возможности, что Родина даже испугалась: а вдруг все сейчас куда-то разъедутся и там осядут. Но нашей компании – Тимуру Новикову, Сергею Курехину и другим выдаю­щимся людям – это было неинтересно. Мы никуда не собирались уезжать, мы были заняты решением своих внутренних культурных проблем. «Асса», «Поп-механика», группа «Кино», «Новые художники» – совершилась великая бескровная культурная революция, и заграница нас интересовала прежде всего как пространство экспорта наших достижений.

– Ты много жил в те годы в Нью-Йорке…

– Ну не только, но в США больше всего, и именно в Нью-Йорке, да. Я занимался балетом. Оформлял спектакли (делал костюмы, задники для сцены) одной из самых крупных и прогрессивных балетных компаний – Балета Мерса Каннингема. Это тип балетной школы, где все подчинено языку тела и костюмы и декорации минимальны. Рудольф Нуреев, заинтересовавшись авангардом, танцевал в Балете Мерса Каннингема наряду с Парижской оперой и другими театрами. Танцевал и Михаил Барышников. Как раз в 1990‑е годы все они пришли к пониманию того, что на сцене не должно быть ничего, кроме тела и звука.

– Как к русским относились тогда в Америке?

– А не было опыта – никто не знал, как к нам относиться. По-человечески нашему первому поколению, которое появилось на Западе так массово, все были рады. Речь идет об историческом взаимодействии двух народов – американского и русского, такого соприкосновения не было никогда на протяжении всей истории обеих стран, и это можно увидеть только с помощью большой оптики. С точки зрения искусства американская арт-сцена поняла, что мы такие же, как они. И не потому, что у нас так же точно две ноги, две руки, два глаза и два уха, но потому, что такое же мышление. Вместе с тем приходилось сталкиваться с серьезными препятствиями в выставочной политике. Как оказалось, свободные арт-институции Америки не так уж и свободны, то есть отмашки сверху на экспонирование русского искусства никто не давал. Причем тогда еще не было ситуации с Крымом и Украиной, а мнение о том, что мы опасные и токсичные, уже было.

– Твоя первая выставка в Нью-Йорке?

– «Клуб друзей Маяковского» (Тимур Новиков, Георгий Гурьянов, Виктор Цой) в доме моего будущего галериста Пола Джакобсона. Куратором стала Пейдж Пауэлл, подруга Энди Уорхола и возлюбленная Жана Мишеля Баскиа. Она сделала и первую выставку Баскиа, и первую выставку Хулио Галана, современного мексиканского художественного героя. И конечно, на нашу выставку пришли влиятельные люди, которые любили Баскиа и Уорхола, критики, историки искусства, кураторы. Люди, которые серьезно занимались изучением эволюции визуальных систем и пластики форм в рамках процесса искусство плюс наука, и они, безусловно, понимали, что авангард стартанул в России. И что прямая связь его с нью-йоркской школой в лице Барнета Ньюмена, Джексона Поллока и Марка Ротко очевидна.

– Ты до сих пор поддерживаешь эти важные связи?

– Не только поддерживаю, но и использую на благо всех живых существ. Мой любимый художник Сай Твомбли именно тогда стал и моим другом. И в 2003 году я предложил сделать его выставку в Эрмитаже, он был еще жив, сам отбирал свои работы для выставки. А Эрмитаж в очередной раз заявил о себе как о центре культуры мирового уровня, так как на вернисаж прибыли двадцать частных самолетов с директорами крупнейших музеев мира и крупнейшими коллекционерами. Из этой же серии использования моих связей ближе к 2000‑м прошли выставки Луиз Буржуа и Виллема де Кунинга, тоже в Эрмитаже.

– Но ты привозил в Ленинград не только искусство, но и все модное…

– На тот момент уже отчетливо обозначилось все цифровое как революционное. Это сейчас оно вызывает даже некоторую ненависть, из-за того что все поглощает, превращается в плесень, а тогда это было нечто неопознанное, содержащее в себе потоки энергии, все были привязаны к экспериментальной электронной музыке. Однажды мы с Курехиным на концерте «Поп-механики» познакомились с диджеем WestBam, сыном Вильяма Ротгера, ответственного за проведение May Day и Love Parad в Берлине, крупнейших тогда движений вокруг электронной музыки. Так начались активные взаимные культурные обмены. Рейвы на фортах – уже закат эпохи, массовый характер, самое интересное – это начало в маленьких подвальчиках, чердачках и квартирках.

– А в моде?

– Двубортные пиджаки и узкие галстуки еще можно было найти в комиссионках, Георгий Гурьянов был настоящий денди. А модную бижутерию нельзя было найти нигде, и Тимур Новиков производил ее из кусков резины. Его мечтой было охватить модой весь фронт – до дизайна одежды и бижутерии.

– Ты был как-то особенно счастлив в 1990-е?

– Я всегда счастлив, но тогда были такие люди рядом, которых, к сожалению, уже нет.

– 28 марта, в твой день рождения, по инициативе кинокритика Антона Долина Мосфильм начнет показ фильма «Асса» в тридцати городах России…

– Да, появился даже термин «ассамания». Но что в мой день рождения – случайное совпадение, я сам про дату только узнал. «Асса» была инновацией для советского кино – на съемочной площадке мы постоянно отступали от сценария, импровизировали, экспериментировали. Такое было просто немыслимо раньше. Я думаю, показы «Ассы» могут стать поводом для общественного диалога на темы культуры, которая сейчас используется практически исключительно как «оружие массового обольщения», цитирую Секацкого. И оно гораздо эффективнее танков и ракет. Развал СССР произошел посредством группы The Beatles, американской жевачки и джинсов, и еще трусов Prada, и этот пример не хотелось бы повторить.

Марина Гончарова

Предыдущая статья

Гоша Куценко. Балканский рубеж

Следующая статья

Семен Альтов дебютирует в премьере спектакля по его пьесе «Скелет в шкафу»