Шестидесятник. Владимир Никитин
Никитин пришел в фотографию в эпоху оптимизма и оттепели. Он работал фотокором на Сахалине, изъездил всю страну как корреспондент АПН, работал в «Ленправде», вел единственную телепередачу «Ракурс» о фотографии на ленинградском телевидении. «Для меня фотография стала… способом видеть интересные проявлениями жизни и повествовать о ней… Были книги и фотоальбомы, которые я смотрел в отделе эстампов Публичной библиотеки и понимал уже возможности этого поистине пленившего меня способа самовыражения и коммуникации… Помню, как я притащил в ТАСС журнал с поразившими меня снимками француза со странным для моего уха именем Анри Картье-Брессон. С этой публикации и началось мое увлечение творчеством этого потрясающего мастера, с которым спустя несколько лет мне посчастливилось познакомиться лично… Как ни странно, никто не разделил моего восторга, а Максим Блохин, выдвинув ящик письменного стола , за которым сидел пренебрежительно произнес: “Да у меня таких снимков целый стол накопился, только ни одна редакция их не берет!” Правда, снимков почему-то не показал», – вспоминает Никитин в еще неизданных записках.
Как-то Никитин сказал, обращаясь к студентам: как же вам повезло, вы можете читать книги Капы и Брессона, Сюзан Зонтаг и Ролана Барта на русском языке – все доступно, а я сидел в Публичке и переводил Капу со словарем!
Никитин любил саму фотографию, а не себя в ней, и именно он открыл ленинградской публике множество имен мировых фотографов. Я до сих пор помню восторг и удивление от снимков Брессона и Судека, Хелмута Ньютона и Саудека, Ирвинга Пенна и Аведона, Нан Голдин и Франка, которые он показывал нам, студентам журфака 80-х, а замусоленный альбом Стейхена «Род человеческий» был для нас моральной и эстетической библией. Он приводил на семинары самых оригинальных и самобытных фотографов страны – от Юрия Роста до Владимира Соколаева, Сергея Подгоркова и Тарасевича, он обладал редким даром восторгаться чужим творчеством.