Блоги #NaNevskom

Кулик и ангелы

Собственно, никто не уже не верил, что это случится. Скоро десять лет, как в знаменитом парижском театре дю Шатле трое русских поставили «Вечерню Девы Марии» Монтеверди в современной обработке, что и описал своевременно журнал «На Невском» десять лет назад. После премьеры трое русских некоторое время надеялись, что Россия тоже заинтересуется грандиозным проектом, и они смогут показать его на родине. Но время шло, а надежды таяли. И вдруг вот сейчас кое-что очень похожее прозвучит в музыкальных пространствах «Порта Севкабель». Из троих русских будут только двое. В Петербург приедут – москвичи Олег Кулик и Денис Крючков. А третий, петербуржец Гермес Зайготт, занят в Москве – играет на открытии Moscow Fashion Week-2018 (показ Елены Супрун «Шанхайский джаз»). Бывают же такие парадоксы.

Текст: Марина Гончарова

Текст: Марина Гончарова

В знаменитом парижском театре Шатле (Theatre du Chatelet), где в 1909 году открылись Русские сезоны Сергея Дягилева, русскими же силами ставится «Вечерня Девы Марии» Клаудио Монтеверди. Премьера назначена на 24 января 2009 года, таким образом, феерическое авангардное шоу на основе классической музыки начнет празднование столетия Русских сезонов, продолжив их традиции, в том числе и по части эксцентричности.

Русские силы состоят из трех известных мультиартистов: Москва представлена художником и акционистом Олегом Куликом и медиахудожником и продюсером Денисом Крючковым, Петербург – альтернативным художником и музыкантом Гермесом Зайготтом. Все они – участники творческой группы Gasholder (это один из новых российских арт-брэндов, рожденных территорией бывшего газового хранилища Москвы). Функции распределились условно так: Олег Кулик – режиссер и главный идеолог, Денис Крючков отвечает за сценографию, Гермес Зайготт – за музыкальное оформление. В действительности же постановка являет собой образец коллективного творчества, очень актуального сейчас на Западе.

Здесь необходимо еще одно предисловие, или введение в тему.
Театр Шатле – самый большой зал классической музыки в Париже на 2500 мест, он обладает огромной сценой и не менее огромными пространствами под сценой (говорят, что как сверху, так и снизу можно возвести по трехэтажному зданию). Исторически театр славится эффектными массовыми зрелищами типа кинематографических (что технически возможно), призванными вызывать восхищение зрителей.
О композиторе Клаудио Монтеверди говорят как об оракуле музыки и провозвестнике барокко, но, главное, его считают одним из самых грандиозных реформаторов классической музыки, первым новатором и авангардистом в области музыкальной драмы, певцом человеческих чувств. Невероятно популярный при жизни, он был забыт в течение нескольких лет после смерти. Произведения его, имея высочайшую оценку критиков всех времен, практически не исполнялись начиная с конца XVII века и до 60-70-х XX века. Причиной называют тесное переплетение духовной и светской музыки, трудно реализуемое в постановке. Монтеверди также изобрел пиццикато (извлечение звука из струны щипком) и тремоло (многократное повторение одного звука).

Теперь можно перейти непосредственно к интервью с Гермесом Зайготтом, который на несколько дней приехал из Парижа в родной город Петербург, чтобы затем вернуться обратно.
– Как это вы все – раз и попали на Монтеверди и в театр Шатле к тому же?
– Мсье Чаплин, нынешний директор театра Шатле – поклонник творчества Кулика, причем еще того творчества, скандального (человеко-собачьего творчества, еще до экспозиции «Верю» на Московской биенналле-2007, высоко оцененной прессой и искусствоведами. – Авт.) и давно приглашал его что-нибудь поставить, конечно, предполагая некую скандальность. Мсье Чаплин – очень известный в международном оперном сообществе театральный директор, работавший и с Рудольфом Нуреевым, и в Лондонском оперном театре. Он колоссально и всесторонне образованный человек, связанный и с русской культурой, в том числе современной. К тому же одна деталь его личной биографии имеет отношение к нашей теме: жена мсье Чаплина носит высокий сан французской церкви. Возвращаясь к Кулику, скажу, что он уже несколько лет активно путешествует с целью постижения духовных практик, самосовершенствования, потому какая от него скандальность может быть? Но мсье Чаплин все же непременно хотел увидеть в своем театре спектакль в режиссуре Олега Борисовича. В конце концов, узнав о его духовных поисках, он предложил поставить мессу Монтеверди 1610 года «Вечерня Девы Марии». Для светской публики это произведение было слишком религиозным, а для религиозной – слишком светским, исполнялось в рамках церковной эстетики без какой-либо театрализации.
– Аскетично то есть…
– Вот именно – аскетично… Погружаясь в эту прекрасную барочную музыку, я на первых порах процесса прослушивания просто засыпал…
– Ты так расслаблялся или тебе было скучно?
– Скорее, мне было скучно. Но постепенно, где-то в течение месяцев двух, я проникся красотой и величием этой мессы. Слух, забитый современной музыкой, которая основана на совершенно других звуковых полях и волнах, как бы очистился для непривычного восприятия. Я очень благодарен за это, поскольку получил дальнейшее направление развития собственных музыкальных проектов. Одна из основных моих задач состоит в создании культурных воронок, в которые затягивается кусок общества. И концепция современной версии «Вечерни Девы Марии» определилась как рама, обрамление уже существующего материала. Рама – как дополнение, несмотря на свою целостность со стеклом, рама – как форма для сущности. Музыка Монтеверди обрамляется самыми современными технологическими приемами и нашими личными переживаниями, для этого используются паузы длительностью 10-40 секунд между всеми четырнадцатью частями произведения, причем паузы имеют нестрогие границы, они незаметно и вкрадчиво вплетаются и в само аутентичное звуковое полотно. Понятие рамы также используется и визуальной концепции.
– Что главное ты понял про эту мессу, за что ты стал благодарен этой музыке?
– Я понял ее красоту, величие и авангардность для своего времени. То же пиццикатто, придуманное Монтеверди, есть безусловный новаторский прием. Конечно, можно было бы сделать версию авангардной даже и для нашего времени, но все-таки месса настолько красива, что главную свою задачу мы видим в том, чтобы донести ее до слушателей, не испортив.
– Ты мог бы все же определить жанр?
– Опера, состоящая, если так можно сказать, из госпелов – славословий Господу, Иерусалиму, Деве Марии, серафимам….
– То есть суть – сакральная, форма — светская…
– Совершенно верно. Более того, мы решили копнуть глубже, соединив сакральность Запада и сакральность Востока. За основу взяли эстетику и этику самого ущемленного на сегодня религиозного течения тибетский буддизм, причем и для музыкальной концепции, и для сценографической.
– К тибетскому буддизму вы обратились отчасти из-за его бедственного положения?
– Отчасти да.
– Постановка массовая?
– Да. Два хора по двадцать хористов, восемнадцать солистов, двадцать музыкантов оркестра и большое количество работников театра разного профиля. Труппа собирается из лучших солистов, хористов, музыкантов со всей Европы, сейчас начинаем подбор солистов на главные партии, уже определен дирижер оркестра, замечательный молодой французский музыкант Жан-Кристоф Спинози. Формат спектакля – два с половиной часа вместе с антрактом, исполняться будет на латыни, шесть постановок подряд после январской премьеры.
– Бюджет большой?
– Очень. Мы используем все самые современные технологические средства. Что значит сделать постановку мессы? Мы решили создать современную мистерию, во время которой зрители переживут психоделический опыт. В какой-то момент они должны потерять ощущение геометрии, пространства, времени и погрузиться в медитацию, в свою психоделическую матрицу. Это и есть наша основная задача. Причем с технической стороны все легко, потому что театр Шатле работает как идеально отлаженная гигантская машина. Мне бы хотелось, чтобы наши театры перенимали такой опыт и учились ему. От идеи постановки до премьеры пройдет год, а от окончательного утверждения 3 сентября сего года – всего пять месяцев.
– А что такое окончательное утверждение?
– Сначала мы показали нашу версию директору театра и его заместителю по технической работе, затем – более широкой группе сотрудников театра. После второй презентации и произошло окончательное утверждение. Третья же презентация проекта состоялась для всего коллектива театра, начиная от уборщиков и гардеробщиков, чтобы все понимали, в чем принимают участие.
– В Россию-то спектакль доедет?
– Думаю, что театр Шатле, имеющий права на постановку, будет заинтересован в продаже этих прав и другим театрам. Но насколько это заинтересует русскую сторону, сказать сложно. В России мы, как группа соавторов, можем предложить как раз наиболее авангардную и совершенно новую версию этого произведения. С большей степенью внедрения в музыку Монтеверди, с использованием большого числа инструментов, начиная от барочных и заканчивая самыми современными, и очень широким спектром этнических музыкальных линий вроде православных песнопений, суфийских танцев, японских барабанщиков и так далее.
– Какие отечественные театральные площадки годятся для такого рода зрелищ?
– Такие оперные театры как Мариинский, Большой. Во всем мире интерес к новым версиям классических произведений очень велик.
– Подозреваю, что в России в самой меньшей степени…
– Это лишь говорит о культурной косности….
– Как тебе Париж?
– Я был там несколько раз в разное время моей жизни, но для работы над таким крупным проектом приезжаю впервые. Я очень люблю Париж. Это город, который описан многими авторами, и ты переживаешь все те переживания, которые переживали они, особенно это касается, конечно, художников. Я себя чувствую в Париже так же, как себя чувствовал Пикассо, как себя чувствовал Дали, как себя чувствует Кулик. Как себя чувствую я (смеется).
«На Невском», декабрь 2008

Предыдущая статья

«Фиксики на льду. Большая игра»

Следующая статья

Лучшее для лучших