Ночь, улица, фонарь, аптека… Город на Неве. Экзистенциальный этюд
Петербург не просто город, северная столица государства Российского. Петербург – происшествие, событие, явление. Он боль наша и страдание, радость и печаль, надежда и упование, любовь и вера. Ускользающее – и вечное. Наши сны и наша явь.
Чтобы увидеть это, надо обрести особый взгляд на город, на постижение его природы и его истории. Когда изучается не его архитектура, не история его создания, даже не жизнь здесь знаменитых людей, не факты повседневного городского быта, а нечто неизреченное, потаенное, интимное.
Сегодня идет, на наш взгляд, процесс преодоления того, что можно было бы назвать традиционным краеведением. Традиционное краеведение изучало материальное, осязаемое, бесспорное наличествующее: кем и когда строилось это здание, что было когда-то на этом месте, по каким улицам бродил великий поэт. Сегодняшнее изучение города начинает вбирать в себя вещи «нематериальные»: чувствования и настроения людей ушедших времен, жизненные пристрастия Петра или Павла, петербургское пространство и петербургское время, переживание Петербурга в разные исторические эпохи, сознание и мифологию горожан.
Мы начинаем понимать, что сознание – тоже бытие, что миф – тоже реальность. Стихии Петербурга в пушкинском «Медном всаднике» и ленинградская блокада; Блок в ресторанчике Озерков и блеск екатерининской столицы; брандмауэры Добужинского и Стрелка Васильевского острова; Шостакович, сочиняющий среди голода и холода свою 7-ю симфонию, и старые, грязные, с покосившимися деревянными домиками, с прудами, лужами, сохнущим бельем, дореволюционные, начала ХХ еще века, Автово, Тентелевка, Московская застава; мощно взметнувшиеся в белесое небо невские мосты и покосившиеся кресты Новодевичьего кладбища – все это и многое-многое еще другое составляет тот особый пласт изучения, который можно было бы назвать экзистенцией города.
Экзистенциальный взгляд – это взгляд вблизи, лицом к лицу. Но это и взгляд издали, только по-особому издали, не с Пулковских высот, не с купола Исаакиевского собора. Одно время у нас продавалась странная фотокарта – Петербург, снятый со спутника. В этой фотокарте – вся «нереальность» нашего города, вся его воспетая поэтами и писателями призрачность, туманность. Отсюда «видна» экзистенция Петербурга.
Вообще же, экзистенциальный взгляд – это взгляд вблизи. Постоять в сумраке старого двора, вглядеться в уголок улицы, в старое, ничем не примечательное кирпичное здание начала ХХ века, в лопухи вокруг покосившегося могильного креста. Ощутить запахи и краски города, его потаенные уголки, различные его «виды» зимой, весной, осенью, днем, утром и вечером.
Поразительно чувствовал экзистенцию Петербурга Александр Блок. Можно сказать так: сама духовно-душевная жизнь Блока была не какой-то иной, а именно петербургской. И это выразилось в его строчках: «Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века. Все будет так. Исхода нет»… Посмотрите: ведь нигде не говорится, что перед нами петербургская ночь, петербургский фонарь, ледяная рябь петербургского канала. А между тем все это именно наше, петербургское. Такова волшебная тайна блоковского поэтического текста…
Весь Петербург пропитан Пушкиным, здесь живет пушкинское начало. Здесь воспетый им «кумир на бронзовом коне», здесь пушкинские белые ночи с их «спящими громадами пустынных улиц». На берегах Невы произошла последняя встреча Онегина и Татьяны. Все это пушкинские мифологемы нашего города.
А есть еще Петербург Гоголя, Достоевского, Ахматовой, Мандельштама, Кушнера… Глубоко вошла в плоть и кровь города, стала неотъемлемой частью его души ленинградская блокада. Казалось бы, давно нету ее следов – разрушенное восстановлено или снесено, изменились улицы и проспекты, помногу раз залитые новым асфальтом, – но нет, блокада живет в нашем городе, она поселилась в нем навсегда, сроднилась с ним. Почувствовать ленинградскую блокаду – значит ощутить незримую связь дня сегодняшнего с днем вчерашним. Блокада – в воздухе, в глухих тупичках, в заросших летом лопухом уголках, в безмолвии старых кирпичных стен. Вот военные доты, вот виадук, через который выдвигались на передовую войска, вот детские могилки на Новодевичьем кладбище, вот место в Московском парке Победы, где стоял кирпичный завод, в печах которого сжигались тысячи и тысячи умерших от голода…
Специфика экзистенции города состоит, между прочим, и в том, что она открывается в припоминании. Существует такой специфический способ смотреть вокруг, когда реально видишь слоистое время. Прошлое воскресает воочию. Можно, например, так смотреть на участок Московского проспекта в районе бывшего Новодевичьего монастыря, что зримо начинают проступать образы этих мест, существовавшие в разные периоды. Вот так это виделось в начале ХХ века, вот дома, которых тогда не было, таким это являлось в 30-е годы, таким в 60-е годы. Воспоминания не просто «рассказ о пошлом», они зримо явленное прошлое, возвращение прошлого в реальность. Да, прошлое сбылось, возникло, состоялось. Но его можно изменять – заново чувствовать, переосмыслять, вглядываться, истолковывать. Душа и дух города как раз и существуют в этих образах, истолкованиях.
Экзистенция Петербурга. Где она, в чем? Как проявляется? Ясно одно: она не может быть предметом знания в обычном, узком смысле этого слова, тем более знания фактологического. Она – зона переживания, живого чувствования.
Есть замечательная книга «Мой Петербург». Автор ее Валентина Лелина, поэт, эссеист, мыслитель. В книге дан именно тот поворот в знании нашего города, который всего полнее раскрывает его душу и дух. Вот наугад взятые названия ее главок: «Звуки города», «Петербургские улицы», «На крышах Петербурга», «Город влюбленных»… В самом деле, где как не в садах, скверах, на крышах и в тупичках гнездится неуловимая материя петербургской души? Вот, например, как пишет Лелина о дворах: «Дворы Петербурга – это особая субстанция города. Они обладают удивительным свойством – в них задерживается время. Будто жизнь, попадая в их пространство, невольно отливается в одни и те же формы. Конечно, время властно и над дворами тоже, но его пульс, его течение не так стремительны, как на проспектах и улицах».
Юрий Шор, доктор философских наук, профессор
