Буржуазное обаяние Рождества

100 лет назад русское Рождество кануло в Лету, чтобы затем вернуться, обернувшись Новым годом. Журнал «На Невском» подробно рассмотрел все аспекты этого превращения 10 лет назад. Забавно, но текст не утратил ни снежинки своей актуальности, разве что можно добавить некоторые новые тренды в деле снаряжения рождественско-новогодних елок. И вот они. Черные елки. Белые и золотые. Елочные игрушки из плюша и других мягких материалов. Помпоны вместо шаров. Банты и бусы разного размера и вида, но одного цвета. Симбиоз ультра-ретро и ультра-урбанизма. Панды для любителей животных и маски чудовищ и скелеты для любителей нуара. Сильная заснеженность.

Надо было очень глубоко ассимилироваться в западную культуру, чтобы написать «В Рождество все немного волхвы…» в Ленинграде, 24 декабря 1971 года, как это сделал Иосиф Бродский. Потому что и через 36 лет после того почти никто из соотечественников не чувствует себя волхвами (даже немного) в строго отведенное для этого мировое время.

И, странным образом, дело даже не в утерянной сакральности события, тем более, если говорить о Петербурге. Именно парадоксальные праздничные традиции столицы Российской империи, совместившие в себе светское, церковное и военное, утвердили в сознании Москвы и всей остальной России миф о гибельности города. Храмы Петербурга не были патриархальными и частными, как в Москве, никогда, это были, скорее, идеологические места торжественного национального единения. Приживалась эта концепция 200 лет, и лишь в начале XX века была принята всей Россией.

Русское Рождество 100 лет назад находилось на той стадии осознания, которая была свойственна западным странам в XVI-XVII веках: это был публичный, общественный праздник. Слово “Christmas” состоит из двух частей и дословно означает «христианская месса». Обязательным атрибутом было открытие Рождественской улицы. В Петербурге к 1917 году их накопилось целых 10, и все они пересекали Суворовский проспект. Но его в 1923 году переименовали в Советский проспект, как магистраль, ведущую к Смольному собору, где располагался Петроградский Совет. Власти, конечно, наглядность антитезы не перенесли, и улицы превратились в Советские (возможно, уже и необратимо).

Вообще в русской традиции давно нет чистоты жанра, Рождество и Новый год переплетаются, подменяют друг друга, соединяются в одно. Например, новогодние (!) елки в русских домах начали устанавливать по приказу Петра гораздо раньше, чем во многих других странах. Однако после его смерти этот прогрессивный ритуал быстренько выбросили на помойку, только на крышах трактиров торчали хвойные рождественские деревья круглый год, облезая до голых веток, отсюда и «елки-палки». А лет через 100 после того вечнозеленая красотка вошла и в дома западных жителей, но на Рождество (!), чтобы остаться там навсегда. Примерно тогда же она возвратилась и в Россию.
Первый новогодний маскарад после переворота 1917 года был разрешен в 1921 году в Доме Искусств, на углу Мойки и Невского, в особняке Елисеева. Рождество же отмечать перестали как-то снизу, декретов никаких особенных не было, но одни уехали в Париж, другие боялись, да и голод. Хотя, как вспоминает Георгий Иванов, пять первых постреволюционных лет были временем какой-то астральной свободы. В этот период видные посты занимали, по большей части, дезертиры империи, прочно воспитанные в ее традициях. Лозунги-митинги – само собой, а рождение младенца Христа и шампанское в полночь никто не отменял. Но к 1922 году противоречия все же обострились. Вскоре Новый год вместе с елкой был отнесен к буржуазной прихоти, находящейся в слишком близком соседстве с поповской Рождественской затеей. Так исчезли границы лет, во всяком случае, самые памятные их признаки.

Юные пионеры и октябрята вместо елки ходили в лес на лыжах и ставили идеологически выдержанные спектакли на школьных сценах. Вернули праздничное дерево детям (причем сначала только им) по одним источникам 31 декабря 1935 года, по другим – 1 января 1937 года. Легенда гласит о милосердии, проснувшемся в одном из партийных деятелей Украины по фамилии Постышев. Якобы он предложил Сталину вернуть детям главную зимнюю радость, а тот вдруг и согласился и дал «зеленый» свет этому, как сейчас сказали бы, проекту. Взрослые уже потом примазались к обновленной советской традиции.

Обновления были следующие. Вифлеемская восьмиконечная звезда, ориентир Гаспара, Балтазара и Мельхиора, тех самых волхвов, везущих подарки новорожденному Иисусу, и классическая верхушка Рождественского дерева, оборотилась красной пятиконечной звездой. Дед Мороз обрел внучку и помощницу Снегурочку. Хотя в принципе персонаж этот во всех культурных пространствах одиночный, мужского рода, или, скорее, не имеющий пола – добрый дед. Одно исключение, кажется, мексиканское, где Санту играет женщина, превращая его в окончательно духовную субстанцию, в мага, только подтверждает общее правило. Например, в американский Портленд ежегодно съезжаются желающие оторваться Санты, это толпа одинаковых плюшевых красных шуб и белых бород, у которой нет пола по определению. В России же Дед Мороз реалистичен, у него где-то есть жена, с которой он нажил дитя, а оно, в свою очередь, родило ему внучку.

Кстати, образ Снегурочки за последнее либеральное десятилетие неприятно в реалистической же манере трансформировался. Из милой аккуратненькой барышни с голубыми глазами, мелодично призывающей елочку зажечься, вырастает то Баба Яга, колдунья злобная и интриганка, то хулиганка какая-то с прилипшим к губе хабариком, а то и нимфоманка, ощупывающая редких пап детских утренников алчными глазами. И наряд ее, конечно, на гламур и соблазнение напирает, и взаимоотношения с Дедом Морозом таковы даже на людях, что про Эдипов комплекс и не хочешь, а вспомнишь. В брежневскую-то эпоху с публичными елками строго все очень было, говорят, кастинг на роли и по политической линии проходил. Выездные же артистические бригады в частные дома, ясное дело, к концу дня принимали на грудь много. Но! Это касалось только Деда Мороза. Снегурочка и здесь была на высоте и на страже.

А вот еще парадокс один. В СССР елку не то в 1935, не то в 1937 году разрешили, а в Турции в 1936 году запретили, но лишь по экологическим причинам – леса мало. Сознательно. И в XXI веке движение ширится. Однако наряду с новыми материалами и живые елки тоже имеют быть, в приличных странах их специально выращивают, чтобы хороший лес не губить. В запахе хвои желанья наши заветные запутываются, чтобы вырваться, наконец, в первый новый день года и исполниться. Наряжать же хоть какую елку надо. Обожаемые елочные игрушки детства были из картона, серебряно-золотые, плоские или с гармошечно-вафельными телами из пышной бумаги кислотных цветов, на шелковых нитях, и стеклянные, раскрашенные плотными слоями красок, на металлических прищепках. И шары. Хрупкие, бьющиеся, но такие восхитительные. Красная звезда-верхушка, между тем, постепенно была оттеснена, но не вифлеемской, а блестящей иглообразной фигурной верхушкой, неким компромиссом между традициями.

Мода елочная сейчас вот какая. Игрушек чтоб много, как раньше картины в отечественных галереях вешали, без всякого просвета. Хороши в этом деле и лоскутики всякие, шнурочки и веревочки, оригами то ж. Клоки соломы на ветвях – последний писк, символизируют ясли (в вертепе, понятно), где Христос родился. Еще писк – искусственный снег, специалисты советуют адские рецепты: намазать ветки канцелярским клеем, а сверху посыпать тертым пенопластом или солью. В Германии, к примеру, которую считают родиной Рождественской елки, в этом сезоне весьма престижны в качестве украшений дискеты. Кто побогаче, так еще и шары покупает, посеребренные внутри (серебром, а не серебряной краской!). Модные колеры: первоцвета индиго и маренго, классика — золотой и красный. Ну и лакомства всякие, от века помещаемые на елках любых: яблоки, орехи, мандарины, конфеты, печенье. Признаны безнадежно устаревшими вата, цветная бумага и пластик. (Ерунда, все вернется).

Кое-что о веночках из омелы, которыми буржуи издавна украшают в Рождество входные двери. Здесь все непросто. Растение это, во-первых, паразит, во-вторых, ядовито. В-третьих, поселившийся на деревьях вечнозеленый кустарник называют метлой ведьмы за внешний вид. Однако друиды считали ее универсальным противоядием, а скандинавы – абсолютным символом мира, как греки оливу, к тому же омела призвана защищать дом от грома, молний и злых духов. Между тем, по одному из сюжетов скандинавского эпоса именно стрелой из омелы безнравственный и аморальный бог огня Локи убил бога весны Бальдра, всеми любимого за небесную красоту и чистоту души. Англичане же непременно норовят поцеловаться на Рождество под омелой, это считается счастливой приметой.

Сразу после Рождества в Британии, например, игрушки сваливаются в коробки рядом с кассами и уцениваются до невозможности, еще и со скидками на опт. Никто не верит, что где-то Рождество могут отмечать 7 января. Выгоды рождественских туров для русских налицо. Нелепость очередности дат не очевидна только в нашей стране. Рождественский пост не может быть соблюден в связи с отмечанием Нового года неделей раньше. Старый же Новый год вполне экзотичен. И выходит, что в России не только поэт больше, чем поэт, но и Новый год втянул в себя Рождество. Власти, видимо, чувствуя религиозную сердцевину светского и детского советского праздника, его не жаловали и трудящимся роздыху не давали. 31 декабря был день рабочий и 1 января (только позднее – 2 января) – тоже рабочий. Лишь недавно и у нас появились рождественские каникулы.

Естественный интерес вызывает рождественское меню. Буржуазное разнообразно. В Британии начало подготовки – за 6 недель до события. Поскольку рождественский пудинг тем вкуснее, чем дольше (в разумных пределах) выдерживается на холоде. Рождественский обед происходит в 14 часов, в Сочельник. Приготовляться к нему начинают накануне, а приготовлять – в 8 часов 45 минут утра. В результате кулинарных подвигов на столе имеется: канапе с лососем; индейка в клюквенном соусе, запеченная в масле; имбирная морковь; брюссельская капуста, жареная с кунжутом; картофель, запеченный с луком-шалот; гратин из пастернака с хрустящими крошками; сосиски с лавровым листом; рождественский десерт. В Америке все несколько проще, но традиции соблюдаются, и меню обсуждается заранее и с жаром. Здесь весьма популярны говядина, гусь, ветчина, индейка, из напитков – виски, бренди и ромовый пунш.

Русское Рождество на столе выглядело раньше так: главный – гусь с яблоками, затем сочиво (каша пшеничная с медом, орехами и т.д.). Далее в вариантах – блины, заливной свиной язык, студень, рыба, поросенок с кашей, и еще много всего, взвары разные, на десерт – медовые пряники и колядки. Меню, надо заметить, тяжеловатое во всех смыслах – и для еды, и для приготовления. Под давлением обстоятельств оно явно облегчилось. И что у нас в новогодней (и одновременно рождественской) традиции сейчас? Салат оливье, заливное, сырная закуска, сэндивичи с красной (чаще, чем черной) икрой, возможно, пельмени, возможно таки гусь или утка, бывает, и с яблоками. Из напитков – шампанское (в основном, конечно, не «Мадам Клико», отечественного разлива, сорокадневное из чана, а ныне, может, и двадцатидневное), водка, на десерт же торт по вкусу. Да и вот еще что. Мандарины. Запах этот и кожура пористая и маслянистая, как стружка из папье-маше оранжевого, как серпантин живой, вот что, может, и есть важнее всего.

«Знал бы Ирод, что чем он сильней, тем верней, неизбежнее чудо. Постоянство такого родства – основной механизм Рождества», – гениально в своей наглядности нарисована Бродским картина мира. Ангелочки на елке вдруг оказываются рядом с бесенятами, верные Богу рядом с падшими. У Рождества тоже есть две стороны. Оно и медаль, и монета, и Луна. Оно Рождество, и ему в России минус 90 лет. Будем ждать до первой звезды.
«Петербург на Невском» декабрь 2007